— Вы сказали, Марк, что ваша жена этой ночью никуда не выходила.
— Я и сейчас могу это подтвердить. — Крепко сжатые губы Марка лишь подтвердили его готовность защищать свою жену до конца.
«Молодец, сукин сын, — внутренне одобрил действия этого упакованного хлыща Звягинцев, — давай, бросайся на амбразуру, вытаскивай из дерьма любимую женщину. А я, пожалуй, соглашусь с тобой и прихлопну это некрасивое дело».
— Не надо, Марк, — неожиданно сказала Ольга и почти оттолкнула от себя руки мужа. — Не надо. Скажи им всю правду.
— Нет никакой правды. — Он упрямо нагнул голову.
— Скажи. Скажи, что, когда ты проснулся, меня не было в коттедже… Меня ведь действительно не было. Давай, Марк, — она горько засмеялась. — Давай, здесь ведь все свои…
— Я прошу тебя, кара, — начал Марк умоляющим голосом, но Ольга не дослушала его.
Она вскочила с кровати и бросилась в сторону ванной.
— Извините, — глухой голос Марка, поднявшегося вслед за женой, остановил Ольгу у самой двери.
Она обернулась.
— Ты извиняешься, Марк?! Конечно, ты извиняешься за свою сумасшедшую жену… Которая ничего, ничего не помнит!
Которую ты подобрал на улице час назад во всем этом… — Ольга бросила посреди комнаты вещи, в которых нашел ее муж: мокрый комбинезон, ботинки, рваные перепачканные перчатки. — Давай, расскажи им все!..
Ольга бессильно опустилась прямо на вещи и зарыдала.
Сцена была такой тягостной, что лицо Запесоцкой пошло красными пятнами, а глаза наполнились слезами. Она встала.
— — Пойдемте, Звягинцев.
Пал Палыч послушно поплелся за потерпевшей.
Запесоцкая остановилась недалеко от коттеджа, набрала снега и протерла им лицо.
— Просто кошмар какой-то, подумать только… А ведь такая милая женщина… Вот что, Звягинцев, я не хочу в этом участвовать…
— Актик все равно придется составить, — начал Пал Палыч. — То, что скульптуры разрушены, — это, конечно, дерьмово. Вы должны подтвердить…
— Без меня.
— В любом случае нужно будет что-то объяснять начальству…
— Объясняйте что хотите.
Звягинцев нахмурился. Сам он тоже испытывал к Ольге скорее симпатию, чем антипатию, — даже несмотря на ее ночную дикую выходку. Но Запесоцкая! Наталья Владиленовна перещеголяла его в человеколюбии: сентиментальная летучая мышь.
— Подождите! — раздался голос за их спинами.
Их догонял Марк — раскрасневшийся и запыхавшийся от быстрого бега.
— Подождите, я хочу поговорить с вами!
— Вам нужно было остаться с женой, молодой человек, — бросила Запесоцкая. — Вы сейчас нужны ей…
— Да, я понимаю… Но… Простите, что я солгал вам. Что она… Что мы все время были вместе… Я просто хотел защитить ее.
— Ее нужно защищать прежде всего от себя самой.
«Ай да баба, — внутренне восхитился Звягинцев, — в чем, в чем, а в этом она права, хорошо сказала. Даже мой Володя не сказал бы лучше, а он был прирожденным писателем».
— Часто с ней такое бывает? — Запесоцкая взяла инициативу в свои руки.
— Нет, клянусь, нет! — сказал Марк испуганным голосом. — Это, собственно, первый раз…
— Приступы неконтролируемой ярости обычно не доводят до добра и могут вылиться во что-то серьезное… Ее нужно показать хорошему психиатру. Вы ведь из Москвы, да?
— Да.
— У меня есть знакомые. Частная клиника неврозов. Я оставлю вам адрес.
— Дело в том, что такого никогда не было.
— Всегда что-то случается в первый раз. — Запесоцкая посмотрела на Марка с состраданием.
— Я хотел бы знать, что произошло.
Наталья Владиленовна в который раз начала рассказывать тягостную историю бессмысленной бойни в ледяном городке. И, по мере того как эта история продвигалась к концу, лицо Марка мрачнело больше и больше.
— Черт знает, что такое! Собственно, я догнал вас… Я хотел бы возместить ущерб — моральный и материальный. — Марк вытащил из кармана пухлый бумажник. — Тысячи долларов хватит?
Звягинцев сглотнул слюну. За такие деньги любая уважающая себя астигматичка могла бы скупить половину ассортимента в каком-нибудь затрапезном магазине «Оптика».
— Оставьте, молодой человек, — надменно сказала Запесоцкая.
— Меня зовут Марк, и мне тридцать пять лет.
— Оставьте, Марк. И возвращайтесь к жене. Нельзя бросать ее одну в таком состоянии.
— С ней сейчас Инесса…
— Ей нужен муж, а не подруга, — в голосе Запесоцкой прозвучала такая страстная убежденность, что Звягинцев полностью уверился: «муж, а не подруга; муж, а не…; муж, муж муж» — это жизненное кредо одиноких женщин, желающих только одного: перестать быть одинокими.
— Хорошо, я понял. И вот еще что… Я хотел бы, чтобы никто не узнал об этом ночном инциденте… Если это возможно. — Он умоляюще посмотрел на Запесоцкую. — Я могу надеяться на ваше молчание?
— Да, я обещаю вам. Спокойной ночи.
И, забыв попрощаться со Звягинцевым, Наталья Владиленовна пошла по тропинке к гостинице. Пал Палыч проводил ее восхищенным взглядом: хороша, стерва, ни хиринки, в бане бы на нее посмотреть. От денег отказалась (Звягинцев наверняка не отказался бы, только вот кто ему, старому хрычу, предложит?). К тому же великодушна, когда надо, самый человечный человек, со всеми вытекающими…
— Я бы хотел поговорить с вами. Пал Палыч, — сказал Марк, когда Запесоцкая скрылась из виду.
— Здесь не очень удобно.
— Я понимаю. Бар еще открыт?
— Он открыт до шести утра, — с готовностью сказал Звягинцев.
— Может быть, пойдем туда? Я угощаю.
…"Ричард Бах" был почти пуст.
Только несколько стоиков кучковались у боулинга. Среди адептов шаров и кеглей Звягинцев заметил Влада с Юриком Серяновым, но они даже не нашли нужным ответить на его приветствие.
Марк заказал Звягинцеву пива, себе же взял коньяк.
Но разговор не клеился даже со спиртным — слишком деликатной была тема.
— Как я понимаю, скрыть разрушения не удастся? — задал Марк наивный вопрос.
— Она хорошо потрудилась, — уклонился от прямого ответа Звягинцев. — Дело, конечно, неподсудное, но все равно неприятное. Сами понимаете: «Роза ветров» — заведение респектабельное. А тут такой афронт.
— Да, конечно.
— Не понимаю, зачем ей это понадобилось… Даже если она ничего не помнит, как вы утверждаете…