— Марк, объясни мне толком, что произошло?
— Она сорвалась со скалы. Но, в общем, никаких поводов для отчаяния нет.
— Позвоночник не задет?
— Нужен рентген, — уклончиво ответил Марк, — но ситуация не кажется мне катастрофической.
— А врачам?
— Врачи — это отдельный вопрос.
«Бедный Артем Львович, стоит тебе встретиться с отцом, и ты будешь иметь бледный вид», — подумала Ольга.
Игорь Анатольевич шел так быстро, что Ольга с Марком едва поспевали за ним.
— Ее можно транспортировать?
— Похоже, что да.
— Черт, нужно было взять с собой Мотю… Как же я не сообразил, старый дурак!
Матвей Кулагин, блестящий хирург, был старым другом отца. Они познакомились за два года до смерти Мананы, когда она сломала руку. История с переломом тоже имела психиатрическую подоплеку, и Шмаринов не любил вспоминать о ней. Ольга смутно помнила, что тогда Манана впервые подняла руку на отца, — потом она делала это частенько: только так она могла выплеснуть наружу и свое отчаяние, и свою смутную тоску, и свой страх перед собой.
— Она… Она в сознании?
— Ну, конечно, Игорь Анатольевич. И ждет вас.
Шмаринов сразу обмяк, как будто из него выпустили воздух: было видно, что больше всего этот человек боялся неизвестности. Теперь же, когда ситуация прояснилась, он смог позволить себе расслабиться.
…Инка действительно ждала.
Она сидела на кровати, вцепившись пальцами в край одеяла и напряженно глядя на дверь. Именно в такой позе они и застали пострадавшую, когда все втроем ввалились в номер.
— Девочка! — забыв обо всем, он бросился к жене, Инка протянула к нему руки и заплакала. Никто не может плакать так красиво, как Инка: полная неподвижность, полная безмятежность, даже ресницы не дрожат — королева в изгнании, да и только.
— Девочка моя…
— Игорь…
— Как же я испугался! Как ты могла так поступить с папочкой…
Ольгу даже передернуло от всех этих излияний. Только теперь она поняла, как сильно любит отец ее подругу. Ту самую подружку дочери с вечными чернильными пятнами и ссадинами на коленках, с которой он едва здоровался в детстве. Должно быть, они часто вспоминают об этом, когда лежат, тесно прижавшись друг к другу, обессиленные после любви: «А помнишь то платьице, в котором ты к нам приходила, голубенькое, в красный горох?..» — «Что ты, Игорь, у меня никогда не было такого платья…»
— Что у тебя болит?
— Ничего, — Инка посмотрела на отца ясными глазами, никакой паники, никакого отчаяния, он должен по достоинству оценить мужество своей жены.
— Скажи мне правду…
— Я и говорю правду… Ничего. Просто я не чувствую ног.
Вот и все.
Шмаринов откинул одеяло, под которым были спрятаны крохотные, хорошенькие, ухоженные, почти японские ноги жены. Он склонился над ними и осторожно поцеловал каждый наманикюренный пальчик. На секунду Ольге показалось, что она присутствует при какой-то непристойной сцене, что-то вроде образцово-показательного видеотраха проституток с догами-далматинами. Даже Марк почувствовал неловкость.
— Пойдем, — шепнул он Ольге. — Ты же видишь, им нужно побыть вдвоем.
— Сейчас, — сказала Ольга, но не двинулась с места.
Еще никогда отец не казался ей таким жалким. Огромная, всепоглощающая любовь страшно старила его — только теперь Ольга поняла это. Она старила его, хотя никому даже в голову не приходило назвать его стариком. Шмаринову было за пятьдесят, но он находился в отличной физической форме: никаких сомнительных жировых отложений на боках, никаких предательских пигментных пятен, никаких ороговевших ногтей.
Отец никогда не придавал особого значения внешнему виду — с Мананой на это не было ни времени, ни сил. Но, женившись на Инке, он стал самым настоящим франтом — только лучшие костюмы, лучшие рубашки, лучшая парфюмерия. Даже белье (особенно белье!) он заказывал для себя в Англии: как же, как же, молодая жена — нужно соответствовать.
Но обостренный ревностью взгляд Ольги видел совсем другое: страсть к Инке высасывает из него все соки, он беззащитен перед ней и даже и не думает защищаться.
«Интересно, на сколько тебя хватит, папа?» Ольга впервые подумала об этом и сама ужаснулась своим мыслям.
— Завтра утром мы улетим отсюда, — бессвязно шептал отец Инке. — Мотя быстро поставит тебя на ноги. Я тебе обещаю.
— Я знаю… Ты ведь меня не оставишь?
— Как ты можешь говорить такое? — Полину Шмаринова прошла судорога.
— А если я не встану?
— Не смей даже думать об этом! — Он закрыл ей рот ладонью.
— Как ты сюда добрался?
— С оказией, девочка.
— Но там же страшная метель…
— Разве? Я даже не заметил.
— Не заметил?
— Ну, конечно, я все время думал о тебе…
— Пойдем, — Марк снова потянул Ольгу за рукав.
И в этот момент в дверь постучали. Это был довольно развязный стук: «Пам-пам-па-па-пам». Когда Марк открыл, на пороге вырисовался бритый череп Артема Львовича.
— Это я, — сказал Артем Львович игривым тоном. — Пришел проведать больную. Как она себя чувствует?
— Удовлетворительно, — взял на себя смелость постановки диагноза Марк.
— Отлично. А это кто? — Артем Львович только теперь заметил присутствие еще одного — незнакомого ему — человека.
— Вы, как я понимаю, местный врач? — обратился к нему Шмаринов.
— Правильно понимаете. А вы, судя по всему, обеспокоенный папаша?
— Можно и так сказать. — Ни один мускул не дрогнул на лице Игоря Анатольевича.
— Это мой муж! — с вызовом ответила за Шмаринова Инка.
Артем Львович иронически присвистнул: надо же, у такого нежного лотоса — и такой потрепанный кактус.
— Ну, муж так муж. Я, собственно, пришел сделать укол.
— Делайте, — бросил Игорь Анатольевич.
Пока Артем Львович возился с уколом, Шмаринов хмуро наблюдал за ним.
— Ну все, подойду завтра утром, — сообщил врач.
— Выйдемте, доктор. — И, не дожидаясь ответа, Игорь Анатольевич увлек молодого наглеца за дверь.
— Сейчас он набьет ему морду, — констатировал Марк, неплохо разбирающийся в брачных играх самцов.
— Скажи ему, что не нужно этого делать, — тем не менее в голосе Инки прозвучали нотки удовлетворения: она обожала рыцарские турниры.