Ночь с Каменным гостем | Страница: 111

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Профессор, не читая, подписал несколько документов, скрепленных сургучной печатью с изображением змееголового дракона и трех лучистых звезд.

На выходе из зала профессор получил корзинку, в которой мирно посапывал сын Кристиана и Зинаиды – принц Константин. Пустой гроб с его именем подлежал захоронению в конце недели в кафедральном соборе.

Мальчик был толстощекий, с пушистыми темными волосиками. Доктор уселся в экипаж и отправился домой. Как ему избавиться от малыша? Инъекция синильной кислоты? Подушка? Кинжал?

Поддавшись внезапной идее, профессор постучал по стенке кареты, подавая кучеру сигнал, что требуется остановиться. Они были в бедном районе столицы. Профессор вышел из кареты, прижав к груди малыша. Тот заплакал – сентябрь выдался на редкость холодным.

Лейб-медик, меся грязь, подошел к большой канаве, из которой разило помоями и гнилью. Его нога наступила на картонку. Подняв ее, профессор распознал в ней коробку из-под дамской шляпы.

Малыш заливался тонким криком. Профессор обернулся, но свидетелей своего злодеяния не обнаружил. Он положил ребенка в картонку и опустил ее на жирную воду канавы. Течение подхватило коробку, и она понеслась прочь. Крики младенца стали смолкать.

Профессор почувствовал облегчение: он выполнил приказ Регентского Совета и в то же время не замарал руки кровью. Ребенок непременно умрет, еще бы, столбик термометра вследствие резкого похолодания замер на плюс десяти градусах. Да и коробка вскоре размокнет и пойдет на дно, унося с собой юного принца.

Лейб-медик, чувствуя, что пронзительный ветер забирается ему под пальто, заспешил к карете и, оказавшись в салоне, крикнул: «Трогай!»

Рысаки понесли его прочь от канавы, ставшей последним пристанищем сына Вулка Сердцееда – короля Кристиана. Профессор, поклонник философии Кьеркегора и теории относительности Эйнштейна, агностик и безбожник, несколько раз перекрестился, смотря из окна на канаву, идущую вдоль тротуара, и тщетно попытался припомнить слова простой молитвы, которой его учила покойная матушка.

Затем он откинулся на мягкое сиденье и стал не без радости думать о том, что ожидает его в незнакомой Филадельфии. Вскоре он задремал, совершенно забыв о сточной канаве и плывущей по ней коробке с законным наследником герцословацкого престола.

* * *

Боянка нетвердо держалась на ногах – еще бы, она осилила две с половиной бутылки ежевичного вина. Это вино дерет, как дюжина чертей, зато позволяет забыть о проблемах. А их – проблем – у Боянки было ой как много.

После разговора с молодой дамой о Вулке Сердцееде у Боянки случился сильный приступ – горлом пошла кровь. Она, испугавшись, что Вулк не даст ей умереть своей смертью, бежала из Ист-Энда, бросив весь свой скарб, и обосновалась на другом конце столицы. Там-то убийца ее никогда не найдет!

Навстречу Боянке попалась ватага мальчишек. Они окружили ее, крича в лицо:

– Старая шлюха, пойдешь со мной за форинт? У, ведьма, кому ты нужна! На костер ее!

Они отобрали у нее последнюю бутылку ежевичного вина. Боянка, рыдая и поеживаясь на холодном ветру, брякнулась в грязь. Будь что будет – если замерзнет, конец всем проблемам. Она и так кровью кашляет, да и врач сказал, что не жилица она больше.

Боянка лежала, подвернув ногу, около большой канавы. Внезапно до ее слуха донесся писк. Она подняла голову и мутным взором окинула канаву. Что, до горячки напилась, что ли? Откуда здесь животные?

Крик то смолкал, то снова усиливался. Боянка с трудом поднялась на ноги и подошла к краю канавы. Поскользнувшись, она плюхнулась в ледяную вонючую воду. В воде плавали пустые бутылки, трупики крыс, даже колесо от телеги. Боянка прислушалась – вот ведь как кошка кричит, можно подумать, что дитятко вопит! Звук шел от небольшой каменной насыпи посередине канавы – к ней прибилась всяческая дрянь.

Боянка шагнула в холодную воду, которая доставала ей до пояса. Кошка тоже Богом создана, так спасти ее – дело святое. Насыпь была островом сокровищ – консервные банки, обрывки одежды, две дохлые кошки и скелет вороны. И коробка. В такой обычно богатенькие дамы, жены тех, что регулярно наведывается в Ист-Энд, чтобы снять развязную девицу или смазливого парня за пару золотых монет, хранят шляпы, выписываемые по каталогу из Парижа. У Боянки тоже имелась шляпа, которую она нашла на свалке недалеко от богатых кварталов, – новенькая совсем, только вуалетка порвана да на макушке подпалина от сигареты.

Писк шел из коробки.

– Вот ведь ироды, кошку или щенка бросили в воду! – запричитала Боянка, которая любила животных. – И наверняка это богатенькие сделали, они не только к людям, но к божьим тварям жалости не ведают!

Боянка подняла размокшую коробку, в ее руках оказался мокрый сверток. Она распотрошила шелковые тряпки…

– Боже Иисусе, помилуй нас, грешников! – изумилась Боянка, от неожиданности даже чуток протрезвев. – Это же ребеночек! Да весь синий от холода! А вещички дорогие, наверняка какая-то благородная девица тебя родила и в канаву спустила, чтобы папаня ее не отлупил. Что творится!

Боянка вылезла из канавы, держа в руках младенца. Она потрясла его и задышала в лицо теплом.

– Что же мне с тобой, милок, делать? Тебе же и недели наверняка нет. Титьку дать не могу, взять на воспитание – тоже. И денег у меня нет, да и сдохну я скоро. А вот ты жить будешь! Боженька все видит, он мне за этот поступок все грехи отпустит и в рай определит. Сама в канаве, как кошка, сдохну, а ты выживешь!

Четверть часа спустя Боянка подошла к небольшому двухэтажному зданию, освещенному мощными фонарями. Вывеска на воротах гласила: «Детский приют, выстроенный на деньги ее величества королевы Зинаиды. Если желаете отдать ребенка на воспитание, откройте люк и положите малыша в корзинку. Мы о нем позаботимся».

Боянка боязливо подошла к входной двери, потянула на себя ручку – люк раскрылся. Боянка поцеловала ребенка, перекрестила и сказала:

– Там тебе будет покой и уют! Расти добрым и умным!

Мальчик, очутившись в обитой теплой тканью люльке, закричал. Его спасительница захлопнула дверцу, послышалась далекая трель электрического звонка. Боянка заковыляла прочь от детского приюта.

На душе у нее было тепло-тепло, и даже умирать стало не страшно!

* * *

Сиделка Магдалена, клевавшая носом в теплой конурке, пробудилась, когда над ее ухом раздалась трель звонка. Поправив чепец и сползшие на нос очки, она выглянула в окно и увидела фигуру, которая, хромая, быстро удалялась от входа.

Еще одна мамаша-кукушка бросила ребенка и упорхнула! Раньше-то такие блудницы детишек, особливо маленьких, убивали, а теперь все знают: королева построила приюты, куда детей можно отнести, и никто тебя не спросит, отчего и почему. Останавливать тех, кто оставлял детей, было строжайше запрещено. Магдалена, подобрав юбки, поспешила к входу и раскрыла люк – в размокшей шляпной коробке из папье-маше, укутанный в дурно пахнущие шелковые тряпки, лежал младенчик.