Кранах ничего не ответил и только на пороге развернулся и отчеканил:
– У столичной полиции нет возможности предоставлять каждому из потерпевших, страдающих навязчивыми идеями, защиту полиции. В вашем случае это не требуется. Маньяк выбрал вас не в качестве жертвы, а как объект коммуникации с внешним миром.
Он удалился, я зло воскликнула, обращаясь к Виолетте:
– Вы это слышали? Я – объект коммуникации маньяка! Кранах прекрасно понимает, что мне грозит опасность, но не желает это признавать!
Полицейские провели у меня еще около часа, затем и они удалились. Виолетта любезно согласилась дождаться, пока ко мне не приедет Веточка. Влетев в комнату, она бросилась мне на грудь и залилась слезами.
– Даночка, я думала, что случилось нечто непоправимое! Как я рада, что с тобой все в порядке!
Хотя я вызвала Вету, чтобы она успокаивала меня, в действительности это мне пришлось отпаивать ее чаем и приводить в чувство, что придало мне сил. Я отпустила Виолету, которая украдкой посматривала на часы; мы договорились, что навестим Киру вечером.
Веточка, раскрыв рот и демонстрируя стянутые скобами зубы, ужасалась подробностям, которые я ей поведала. Сознаюсь, я не смогла устоять перед искушением и сгустила краски. Бедная девочка повизгивала и, забравшись с ногами в кресло, сжалась в комок. Я, покуривая, усердно потчевала ее ужасами.
– И когда я раскрыла коробку, то увидела там человеческое сердце! – замогильным голосом произнесла я.
Веточка зажмурилась и закрыла ладошками уши. Все же приятно сознавать, что существуют люди гораздо трусливее тебя самой!
– И ты думаешь, что этот страшный маньяк… – заикаясь, пробормотала Вета, – что он… нападет на тебя? Или на нас! Даночка, у тебя есть пистолет?
Я потрепала малышку по плечу и, напрочь забыв о том, что дрожала как осиновый лист всего полчаса назад, бодро ответила:
– Какая же ты паникерша! Этот сумасшедший, может, и прислал мне человеческое сердце, но проникнуть в квартиру он не сможет! И, кроме того, тебе нападение маньяка уж точно не грозит!
– Ты в этом уверена? – захныкала моя помощница. – Тебе надо немедленно сменить все замки и установить железную дверь. А почему ты говоришь, что мне не грозит нападение маньяка, Дана? И какая это сигарета за сегодня?
– Веточка, – снисходительно усмехнулась я, думая о том, что бедняжка наверняка не во вкусе маньяка, – мой дом охраняется несколькими дюжими молодцами, сюда так просто не войдешь. Прежде чем пропустить посетителя, охранник звонит по домофону в квартиру и осведомляется, желаю ли я видеть такого-то или нет. Если меня дома нет, то в подъезд никого не пустят! Ведь и с тобой было именно так – я позвонила и предупредила, что ко мне примчится моя правая рука Квестослава, иначе бы тебя не пропустили. Дом огорожен забором со шлагбаумами, везде понатыканы видеокамеры. Маньяку придется потрудиться, чтобы добраться до меня!
Кое-как успокоив Веточку, я почувствовала себя намного лучше, выпила кофе и, взглянув на часы, произнесла:
– Уже половина двенадцатого! Маньяк маньяком, но я не имею права пропускать сегодня эфир!
Мы отправились на работу, программа вышла на редкость удачной, и все же время от времени меня терзала подлая мыслишка – а что, если этот самый Вулк решит напасть на меня? И пускай мой дом подобен крепости, он может устроить засаду в совершенно ином месте. Я ловила на себе жалостливые взгляды поникшей Веточки. Чтобы приободрить бедняжку, я посылала ей улыбки, сыпала шутками и трепала ее по плечу. Дурочка наконец-то оторвалась от тягостных мыслей и повеселела.
Зато страшные мысли не оставляли меня. Вулк не шутит, он доказал это, убив самым бесчеловечным образом даму развеселой профессии по имени Лайма. И вообще, кто этот монстр? Я старалась не думать о том, что прочла ночью в Интернете, – преступник не может быть ни Вулком Сердцеедом, ни Климовичем. Совсем некстати мне вспомнился Фредди Крюгер, над кровавым марафоном которого я потешалась вчера ночью. Он ведь тоже был мертв, и целый город пребывал в эйфории, избавившись от него, а потом он вернулся – с того света! Но ведь это всего лишь сценарий, написанный лысым типом в Голливуде в шезлонге с бокалом дайкири в руке на краю мраморного бассейна, а то, что происходит со мной, увы и ах, правда!
Я не хотела и думать о том, что зловещие маньяки, которые по прихоти судьбы носили имя Вулк, вернулись в наш мир. Такое полностью исключено! Если Сердцееду в момент убийств было даже не больше шестнадцати (хотя ярость и сила, с которыми он трудился над телами своих жертв, позволяла предположить, что Вулк – взрослый мужчина), то в данный момент ему должно быть добрых сто лет! Естественно, в Экаресте и его окрестностях имеются столетние дедки, но ни один из них не в состоянии напасть на молодую здоровую женщину, убить и расчленить ее! Даже если Сердцеед все еще жив, то он – глубокий старик, который в лучшем случае сидит в инвалидной коляске и грезит о преступлениях, совершенных им едва ли не век назад, – повторить оные он просто физически не в состоянии!
А Вулк Климович? Тому сейчас было бы лет восемьдесят, возраст, не благоприятный для совершения убийств, ведь сие требуют хорошей физической формы, выносливости и крепких нервов. Согласна, и в восемьдесят лет можно совершить массу злодеяний, если бы не одно «но»: Климович расстрелян в 1985 году!
Итак, одному из маньяков, даже если он все еще жив, вернуться на трудовую ниву мешает Мафусаилов возраст, а другому – тот факт, что он был расстрелян по постановлению герцословацкого суда.
И что же получается? Получается, что слова Киры оправдались – из небытия возник последователь обоих Вулков. Но почему же Виолетта так уверена, что слышала голос отца? По ее словам, почерк на всех посланиях, и моем в том числе, соответствует почерку Климовича.
Я решила не ломать голову над вещами, которых не понимала, и, прихватив с собой Веточку, боявшуюся возвращаться домой в одиночку, поехала в больницу навестить профессоршу. По дороге я убеждала Вету в том, что ее страхи беспочвенны:
– Ну сама подумай, маньяк угрожал не тебе, а мне! Так почему он должен вдруг напасть не на Дану Драгомирович-Пуатье, а на нашу разлюбезную дурочку Веточку? Он же только что пытался вывернуть наизнанку занудную Киру, но вынуть сердце нашей старухе Шапокляк ему то ли не удалось, то ли не захотелось.
– Откуда я знаю, Даночка? – хныкала Вета. – Маньяки – они невменяемые!
– И вообще, – продолжала я, – ты добираешься до дома на метро, вокруг тебя – сотни, нет, тысячи людей, а маньяки любят темные переулки, тупики, заброшенные котельные…
– Да и живешь ты не одна, в отличие от меня, а с мамой и младшим братом, – добавила я.
Я не имела счастья знать мамашу Веточки, как, впрочем, и братца, и, если честно, не горела особым желанием знакомиться с ними. Я вообразила батальную сцену – маньяк, чье лицо затянуто старым капроновым чулком цвета фуксии, а в руке зажат огромный секатор, рвется с лестничной клетки в квартиру к Веточке. Моя помощница, завывая и вопя, пятится по коридору, держа в руке крышку от бака для кипячения белья, ее маманя, наверняка такая же пугливая ворона, как и дочь, в байковом халате, с седыми волосами в разноцветных бигудях, сжимает сковородку, а прыщавый братец, подросток в бифокальных очках и проволокой на кривых хомячьих зубах, направляет на дверь водяной пистолет. Маньяк вышибает дверь, с ревом влетает в квартиру – и орда под предводительством мамаши расправляется с ним в два счета. Да, если бы все было так легко…