Заметив огорчение на моем лице, Надя мгновенно переменилась: она с жадностью накинулась на кушанья, перестала все рьяно критиковать и превратилась в саму любезность. Такая Надежда мне нравилась намного больше.
…Она подробно рассказала мне о несчастье, которое постигло их практически сразу по возвращении из Германии, – то, что я считала пустой и неуклюжей отговоркой, было правдой. У Буничей в самом деле сгорела дача, а вместе с ней и большая часть их вещей и даже накопления! В огне погибли многие из драгоценностей Надежды, а также доллары и форинты, которые Гремислав хранил дома. Меня это несколько озадачило – получается, что ее муж-политик невысокого мнения о герцословацких банках, раз предпочитает не доверять им деньги, а хранит их в коробке из-под сигар на книжной полке!
Надя показала мне фотографии, на которых был запечатлен обугленный остов их дачного коттеджа. Слава богу, что никто не пострадал – пожар начался внезапно, виной всему, как установило следствие, была неисправная проводка. У Буничей были гости, которые праздновали возвращение Нади и детей из Германии, и когда пожар, начавшийся на втором этаже в комнате Нади, заметили, было уже поздно. Надя выскочила в чем была, дети уже легли спать и были в нижнем белье, а Гремислав с друзьями находились как раз в сауне – они вылетели, завернутые в полотенца и простыни. Сгорели и документы, и одежда. На летний период Буничи переезжали на дачу, и в городской квартире мало что осталось. Самой страшной потерей был сгоревший компьютер Гремислава и его портфель с важными бумагами.
Надя так экспрессивно рассказывала о пожаре и его последствиях, что я прониклась чувством вины. А я подозревала ее в том, что она забыла обо мне и нашей дружбе!
– Я не хотела обременять тебя нашими проблемами, – произнесла Надежда. Я почувствовала невероятную нежность и любовь к герцословацкой подруге.
…Она приехала в Гамбург на четыре недели, одна из них уже прошла. Гремислав настоял на том, чтобы она вместе с детьми покинула Иоаннград – в сентябре предстояли выборы мэра, и он не хотел, чтобы его семья стала жертвой бессовестных провокаций. Как я поняла, у тогдашнего мэра города, которого поддерживал Гремислав, появился серьезный противник в лице его первого заместителя.
– Он предлагал Гремиславу войти в его предвыборный штаб, – с отвращением в голосе сказала Надя. – Но Гремислав отказался – он не предатель! Он решил, что если шеф потерпит поражение, то он вслед за ним уйдет из политики.
Надя говорила об этом с поразившей меня легкостью. Она не знала, как сложатся ее жизнь и карьера Гремислава, если ему придется расстаться с должностью заместителя градоначальника, но это, судя по всему, не очень занимало ее. Она была уверена в муже и в том, что он сумеет обеспечить семью.
…Буничи остановились в крошечной, ужасно запущенной квартирке, которая принадлежала герцословацкому консульству и служила перевалочным пунктом для сотрудников и гостей. Побывав в этом мрачном, загаженном прежними жильцами помещении с грязными окнами, паутиной на потолке и дурно пахнущей ванной, я приняла решение. Взяв Надю за руку, я решительно сказала:
– Вы будете жить у меня!
В моем гамбургском особняке, расположенном у самого Альстера, было достаточно места для моей герцословацкой подруги и ее детей.
Надя с благодарностью приняла мое предложение, и вместе с Сережей и Олей они переехали на второй этаж моего особняка.
Я была горда и счастлива, что могла помочь моей вновь обретенной подруге. Моя миссия заключалась в том, чтобы показать Надежде Гамбург. Я старалась ничего не упустить, Надя и ее дети должны увидеть все достопримечательности вольного ганзейского города. Каково же было мое неподдельное изумление, когда через несколько дней Надя откровенно сказала, что устала и не вынесет больше визитов в музеи и прогулок вокруг Альстера.
– Но мы же хотели пройтись сегодня по туннелю под Эльбой, – залепетала я, чувствуя, что румянец стыда заливает мое лицо. Надежда небрежно махнула рукой и сказала:
– Давай лучше сходим в магазины!
…Надежда обожала делать покупки. В отличие от меня она не могла сразу принять решение, ей нравилось бродить вдоль полок с одеждой, советоваться с продавщицами, исчезать с ворохом одежды в примерочных кабинках. Для меня же это было настоящей пыткой. Такой поход «за покупками» мог затянуться на весь день.
– Хорошо, что Гремислав дал мне свою кредитку, – проговорилась она.
…Надя скупала все – начиная от верхней одежды и заканчивая нелепыми сувенирами. Иногда мне казалось, что ею овладело некое безумие – она не желала пропустить ни одного магазина. Мне приходилось сопровождать ее, давать советы, восхищаться «безупречным вкусом» гостьи и поддакивать ей. Надя видела, что подобная роль не вызывает у меня восторга, поэтому каждый раз, лукаво улыбаясь, она приговаривала:
– Ну еще пятнадцать минут… Полчасика… Пожалуйста!
Я и представить себе не могла, что моя герцословацкая подруга такая транжира. Денежные вопросы никогда ее не занимали, и на мое предостережение о том, что она чересчур много тратит, Надежда как-то призналась:
– Гремислав говорит мне то же самое. Он сначала не хотел давать мне кредитную карточку, но я пообещала, что не буду расходовать много денег.
– Надя, – сказала я в ужасе, – может, хватит совершать набеги на бутики?
Надежда нахмурилась, она не любила, когда ей перечили. Мне бросилось в глаза существенное различие между Надей, с которой я познакомилась в клинике доктора Оссенберга, и той дамой, которая приехала через год в Гамбург: новая Надя была более заносчивая, в ее голосе, движениях и взгляде проглядывало нетерпение, она не уставала напоминать о том, что ее муж – заместитель мэра. Мне не нравилась эта перемена в ней, и я напрямую сказала ей об этом. Сначала она попыталась рассмеяться, но я заметила, что мои откровенные слова задели ее. Надежда нервно тряхнула головой, что-то обдумывая, затем расплылась в хитрой улыбке и сказала:
– Наверное, ты права, Марилена.
…Походы по бутикам стали неотъемлемой частью нашего утреннего ритуала. Когда я попыталась заметить, что моя культурная программа предусматривает нечто совсем другое, Надя заявила:
– У меня болит голова от походов по музеям, плавать на пароходике по Эльбе я не желаю, меня укачивает, церкви все до ужаса похожи одна на другую!
В этот раз я рассердилась. Умеет ли Надя быть благодарной? Почему она так ведет себя? Мне претило снова и снова отправляться в рейд по магазинам, чтобы шесть или семь часов спустя, нагруженной пакетами, брать такси и возвращаться на виллу. Надя же, казалось, испытывала особенное чувство, когда речь заходила о покупках.
– Понимаешь, – призналась она мне как-то в порыве откровенности, – я долгие годы жила в бедности, экономила и только мечтала о том, что настанет момент, когда я смогу купить все, что захочу. Сейчас у меня есть такая возможность, но она может закончиться. Поэтому я и спешу насладиться нормальной жизнью!