– Ну что ты как вареная! Не видишь, льет? Окно закрой, – бросила она на ходу Лизе, которая бесцельно слонялась по дому, не находя себе места и не зная, чем заняться. Она то брала книгу и сразу ее откладывала, то хватала веник и начинала мести, то принималась искать Марту, спрятавшуюся от раскатов грома.
– Сим, давай, может, чаю выпьем? – предложила Лиза.
– Давай, чайку сейчас хорошо. А то что-то зябко. У меня и наливочка есть, – охотно поддержала Серафима и пошла ставить чайник.
– Слушай, ну, а что ты сама обо всем этом думаешь, – спросила Лиза, когда они уже сидели на террасе и попивали горячий чай с неизменной шарлоткой и облепиховой наливкой, которую Сима усиленно расхваливала.
– …на станции, у одного старичка купила, положительный такой, полезная, говорил, очень, от давления хорошо и от сердца… ой, а горькая какая, – отхлебнув, сморщилась она.
– Я же тебя о другом спросила.
– А, ты все про картину, что ли? Ну, а я-то что? Картина не моя, а ваша. Вам и решать. Только вот, я думаю, что вам с Ольгой Васильевной, да и Васеньке тоже, эти деньги не лишние будут. А то висит – лишь пыль собирает. Никто ее не видит. Если она и вправду такие деньжищи стоит, почему бы не продать. Но боюсь, как бы тебя не надули… растяпа ты, Лизавета, душа нараспашку, – и махнула на нее рукой в подтверждение сказанного.
– Надуют… это ты конкретно кого-то имеешь в виду? Не Павла, надеюсь? – насторожилась Лиза и тоже отхлебнула хваленой облепиховки.
– Нет, Павел не такой. У него тут другие манки… Он… вроде как на тебя заглядывается.
Лиза улыбнулась:
– Интересно, Сима. С чего ты так решила?
– Что же я ничего не вижу, думаешь? Да он с тебя глаз не сводит. Он, видно, парень хороший и на лицо симпатичный.
– Про Павла понятно, – остановила ее Лиза. – Ну все-таки, Сим, кто же меня обманывать станет?
– Да мало ли их, обманщиков-то. Ты, Лизавета, слишком доверчивая. Я тебе всегда говорила, надо быть похитрее. Скорей бы Ольга Васильевна вернулась, вы с ней вместе и решите. Торопиться некуда.
В голове у Лизы зашумело. Наливочка оказалась забористой. Часы хрипло тренькнули, обозначив половину десятого.
– Ой, да у меня же там по третьему кино сейчас начнется, про этих, про цыган. Пошли скорей в комнату, – засуетилась Сима.
Лиза потащилась за ней и, накинув мамину шаль, уютно устроилась на диване. Сима любила сериалы, а это ее кино вообще ни в какие ворота не лезло. Но Лиза все равно сидела и радовалась, что беспокойство отступило, нервная дрожь улеглась. За окном по-прежнему шумел дождь, ветер срывал с деревьев яблоки, а когда на диван к ней подсела Марта, Лизе стало совсем хорошо, и она прикрыла глаза.
Сколько прошло времени – сказать сложно. Неожиданно сквозь сон она услышала голоса и проснулась. Согнав с колен Марту, Лиза нехотя встала и заглянула в соседнюю комнату. За столом сидели Сима и какой-то лысый незнакомец. Это их голоса ее разбудили. Интересно, сколько сейчас времени, не поздновато ли для визитов.
– Это от твоего бывшего, – объяснила, обернувшись, Сима, – он велосипед Василисе передал.
– Вообще-то у нее уже один есть. А где же сам Сергей? Что же он не приехал? – недоумевая, спросила Лизавета.
– Он на отдыхе, – усмехнувшись, ответил мужчина.
– Странно, – протянула Лиза и посмотрела на него. Тот сразу встал, только теперь она заметила, что с его одежды ручьями течет вода. Растянув губы в улыбке, лысый протянул ей руку. Рука была мокрая и липкая.
– Если уж так получилось, разрешите, Лизавета Дмитриевна, и мне на вашу картину взглянуть.
Сима, прятавшаяся за его спиной, отчаянно замотала головой.
– Ну ладно, пойдемте, – согласилась Лиза и тут же себя отругала. «Зачем я это делаю, как бы чего не вышло?»
Они подошли к Симиной спальне. Лизавета открыла дверь и включила свет.
– А мне говорили, что это портрет, – после паузы разочарованно протянул лысый.
– Ну да. А что вас, собственно, не устраивает? – отозвалась Лиза и, переведя взгляд на картину, остолбенела. – Боже мой! Сима! Что это?
Отчаянный крик вырвался из ее груди. Ей стало жутко – женщина с картины исчезла. Как будто ее и не было. Или как будто она просто встала и ушла…
– Сима! – что было сил закричала Лиза, но вышло очень тихо, потому что страх сковал горло.
– Сима, – передразнил ее лысый и, запрокинув голову, захохотал. – Обмануть меня хотела! Не вышло. Придется за это ответить, – он подошел к Лизе вплотную, взял ее за подбородок.
– Сима! Сюда! Скорей! А-а-а! – звала и заходилась в крике Лиза, пока не почувствовала на своем плече чью-то руку.
– Лизавета! Ты чего кричишь? – И она увидела склонившееся над ней Серафимино лицо, такое родное, милое, доброе. – Приснилось чего?
– Симочка. Боже мой, как хорошо, что ты пришла, – тихо произнесла Лиза и вытерла навернувшиеся на глаза слезы.
– Да я все время здесь была, Марту только гулять выпустила. Дождь-то перестал.
На следующий день ответственное задание, данное Павлом, они с Серафимой вопреки ожиданиям все-таки выполнили. Телефонный разговор с мамой – правда, Ольгу Васильевну по Милкиному и Симиному совету она решила во все детали пока не посвящать (громких имен не оглашать, можно, мол, продать, предлагают хорошую цену) – дал свои результаты. В недрах громоздкого черного платяного шкафа они наконец отыскали неприметную коробку, о которой говорила Ольга Васильевна, с документом, подтверждающим их право на картину. Документик так себе, маловразумительный, вполне в духе того времени. Из него следовало, что некая Софья Станиславовна Шуловская, прежняя хозяйка, передает в собственность В.М. Ладынину, Лизиному деду, вместе с домом и участком предметы мебели и обстановки, далее следует список, в котором за порядковым номером 13 значится картина «Турчанка» в золоченой раме, размер 142 х 92 см, работы неизвестного художника. Нашлись даже кое-какие фотографии Софьи Станиславовны вместе с дедом и бабушкой. Но до того нечеткие, что, кроме горделивой стати прежней хозяйки, разглядеть оказалось решительно ничего невозможно. Кроме того, Ольга Васильевна припомнила, что Софья родом из Польши, лет ей на тот момент было около сорока – сорока пяти, а ее мужа, вроде бы военного инженера, репрессировали. Из боязни ареста Софья так спешно продала дачу и даже денег запросила меньше, чем следовало. Еще Ольга Васильевна посоветовала поговорить с Ленькиной бабушкой, которая на тот момент была уже вполне взрослой девушкой, поэтому прекрасно помнит всех в до– и послевоенной Валентиновке.
– Это же здорово, Лизонька. Ты просто умница. Я даже и предположить такого не мог. Теперь у тебя есть бумага, и эта бумага очень ценная. Молодец, – нахваливал ее Павел по телефону. – Ну а теперь нажимайте на Ленькину бабушку. Старушкам обычно легче вспомнить то, что было лет пятьдесят назад, чем то, что произошло на прошлой неделе.