– Ты знал? – резко обернулся к нему Леонид.
– Догадался.
– Это он тебя приложил? В смысле ударил?
Ленька кивнул.
– И как вы не побоялись, так ведь и убить можно, – подал голос кто-то из присутствующих.
– А ему-то что? Голова у меня, а картина у него! – выкрикнул Ленька.
– Так портрет в самом деле находится у Виктора?
– Да.
– В Москве?
– В Киеве.
– Ленька. Мне кажется, я сплю и у меня – бред, – хриплым голосом заговорила Лиза.
– Вот только не надо, – перебил ее Леонид с недовольной гримасой, – пожалуйста, Лиза, не надо меня стыдить. Ты ничего никогда обо мне не знала, не понимала и не хотела понимать. Разве ты представляешь, что такое одиночество, когда всем на тебя наплевать! Что ты вообще можешь мне сказать! Тебе всегда и во всем везло, тебя все любили и баловали, родители, муж, ребенок, какое тебе дело до меня… ты только снисходила… когда хотела. А мне не нужно ни твоего снисхождения, ни жалости твоей тоже! Меня от нее тошнит! А с этой проклятой картиной? Ведь у бабки моей дома тоже висит одна работа, купленная у Шуловской. Бывает же так, и тут не повезло. Не то, дура, купила. – Он почти перешел на крик, а потом вдруг остановился и, запрокинув голову, начал смеяться. Громко и зло.
– Вон как разошелся, – вновь раздался голос майора. – Ну, что же, преступное сообщество налицо, кража в особо крупном размере. Статья 158 уже имеется, а детали, я думаю, мы сможем прояснить в отделении. Можно у вас телефончик, Лиза, машинку нам заказать?
Пришла весна, холодная, ветренная. Над городом висели грязно-серые тучи, которые нет-нет да и просыпали на головы пешеходов мелкофракционную снежную крупу. Солнце, казалось, совсем забыло о Москве, поэтому смена дня и ночи была почти условной – короткая пауза в работе уличных фонарей, как в заполярье.
«А что? Обычная мартовская суицидальная погодка», – размышляла Лизавета, возвращаясь домой с работы.
На Сретенке, как всегда, шумела стройка и гудел поток автомобилей, дополняемый истеричными сигнализациями и спецсигналами. Маневрируя между машинами, туда-сюда деловито шныряли загорелые люди в спецовках. Свернув в переулок и сделав несколько шагов, Лиза зажмурилась – каждый раз проходя мимо знакомого до боли и ныне изувеченного особнячка – объекта реконструкции, ей хотелось закрыть глаза, чтобы не расстраиваться. Ведь есть же страны, где старину ценят и охраняют! Есть четкие законы, которые не обойти, не объехать ни одному миллионеру, захотевшему, допустим, в исторической зоне отваять какую-нибудь красоту на свой вкус. Старые дома – это ведь немые свидетели истории, чудом уцелевшие после стольких перипетий. Как можно поднимать руку на свою историю! Как можно уничтожать то, что тебе не принадлежит! Почему какой-то чиновник берет на себя право разрешать снос Военторга или строительство бетонного монстра на Рождественском бульваре? Может, потому, что живет он здесь, в этом чужом большом городе, совсем недавно, не любит его, не знает и боится? Какое ему дело до старого особнячка в переулках Сретенки… А скорее всего, он просто очень денег хочет и поэтому разрешает.
По двору, подхваченные ветром, неслись обрывки бумаг. А в подворотне, под аэрозольной надписью «Красикова-бл…» самозабвенно писали бомжи.
– Вот дела, совсем обнаглели! – не удержалась Лиза. – Раньше хоть прятались!
– Ну, прости, хозяйка! Прости, – извиняющимся дуэтом отозвались бомжи, не прерываясь.
Это было последней каплей, настроение упало до нуля. Поэтому, не успев войти в прихожую, Лизка, отдуваясь, как дельфин, после подъема на 4-й этаж, напустилась на домочадцев:
– А вы, стало быть, пнями сидите. Нет чтобы самим оторваться от стула, позвонить в турагентство и все выяснить. Почему всегда я? Не понимаю. Сколько можно выбирать! Вы мне надоели. Завтра же иду и выкупаю первый попавшийся тур. Все, хватит!
– Ты так кричишь, потому что с нами поехать не сможешь? – после паузы робко подала голос Васька.
На самом деле она была права. Уехать из Москвы Лизке очень хотелось, но на работе об этом и заикаться нечего. Идея отправиться всем вместе отдохнуть на школьные каникулы, прихватив денек-другой для ровного счета, принадлежала ей и родилась давно. Но как назло в офисе объявился мегазаказчик, работы привалило так много, что лихорадило всю студию. А потом была и другая причина – Павел. Так что ряды путешественников поредели. Даже Ольга Васильевна, не любившая самолеты, согласилась лететь. О Ваське и говорить нечего. Жаркие споры вызвал только выбор маршрута. Лиза предлагала им отправиться в «счастливое далёко» – на Мальдивы, Маврикий или Кубу. Васька, только прочитавшая «Лунный камень», голосовала за Индию, при одном упоминании о которой у ее бабушки начиналась диарея. В молодости, еще до рождения Лизы, она провела там почти год. И почти весь год лечилась. Предпочтения Ольги Васильевны были на стороне гигиенически проверенных стран – Франция, Италия, Испания, Португалия.
– Ну, бабуль, там же еще холодно! Купаться нельзя.
– Мам, ребенок дело говорит. Дождь, слякоть, вода холодная – этого и у нас достаточно. Вам надо туда, где тепло и светло.
Ольга Васильевна обвиняла их в заговоре и обижалась, что с ней, как всегда, никто не считается. Словом, мнения разошлись.
– Я одного не пойму – почему не поехать всем вместе, – продолжала прожимать свое бабушка. – Ну ладно Серафима, она дом оставить не может. Хотя чего ты, Сим, в самом деле?
– Нет, Ольгвасильна, я эту вашу Машу одну не оставлю, чего доброго, весь дом спалит. Домработница называется. Ты, Лизавета, горазда набирать… армию прислуги. А за ними глаз да глаз… нет, я лучше в Валентиновке останусь. И потом, чего я там не видела, на курортах этих, – Сима была непреклонна.
– А ты-то что? – наседала на дочь Ольга Васильевна. – Можно подумать, умрут они все без тебя на работе.
– Мам, я же тебе говорила. На неделю – исключено, тут хоть бы дня два выторговать.
– Да она из-за Павла, не хочет его оставлять, что же тут непонятного, – объясняла Василиса.
В итоге выбор пал на Канарские острова. Они подходили по всем климатическим и гигиеническим показателям. Кажется, первым о них заговорил Павел. Да, точно, и гостиницу подсказал где-то на юге острова Тенерифе, еще до того как обиделся и ушел. Собственно, проводив на отдых свой женский монастырь, Лиза и намеревалась уладить это досадное недоразумение.
Вообще, все последние месяцы после ареста Леньки Лиза жила как во сне. Она никак не могла поверить в то, что происходит вокруг. В ее голове не укладывалось, что Ленька взял и украл картину. Ее Ленька, с которым они искали клад и плавили в ложке свинец. Один раз она даже упросила Валерия Петровича, это было уже после его возвращения из Киева, разрешить ей с ним увидеться, но Ленька разговаривать отказался. Его соучастника – того самого дизайнера, хорошенького Виктора – тоже арестовали. Портрет оказался у него в мастерской, где-то недалеко от Киева. Картину изъяли и с помпой доставили в Москву. Валерий Петрович – это был его звездный час – даже пару раз мелькнул в новостях по телевизору. Его хвалили, обещали повысить в звании.