– И как оно?
– «Четверка».
– Ну, молодец! И что теперь?
– Алгебра. Но потом еще в универе придется ее сдавать: они не принимают результаты ЕГЭ.
– Я все равно в тебе уверена! – убежденно сказала я.
– Я в себе – тоже, – спокойно ответил сынуля.
– А теперь расскажи мне, как дела с Люсьеной?
– С Люсьеной? – удивленно поднял брови Дэн. – Ма, ты же запретила мне с ней встречаться?
– И ты не встречался? – уточнила я.
– Конечно, нет!
Дэн говорил так убежденно, что я ни за что не усомнилась бы в его словах, не будь сама свидетелем их встречи. Мне не хотелось говорить сыну, что его родная мать следила за ним, словно какая-нибудь мисс Марпл. Пока я размышляла, как бы поаккуратнее уличить Дэна во лжи и не выглядеть при этом авторитарной, вошла бабушка.
– О чем речь? – поинтересовалась она, и я поняла, что на сегодня разговор исчерпан: я не хотела волновать маму, ведь и так все заботы, связанные с экзаменами Дэна, легли на ее плечи, пока я занималась другими делами.
– Да так, ни о чем! – ответила я бодро. – Дэн рассказывал об экзаменах.
Мама никогда не ругала меня за то, что я мало интересуюсь сыном. Пока он был еще маленьким, мы, конечно, проводили вместе гораздо больше времени – втроем в основном, потому что Славка редко выбирался куда-либо с нами, вечно занятый какими-то предприятиями. Теперь, когда Дэн вырос и мог обходиться без присмотра, я просто отошла в сторону, а вот мама никак не могла.
Мы еще немного поболтали и расползлись по своим комнатам. Я еще долго лежала без сна, размышляя о внезапной перемене, произошедшей в наших с Лицкявичусом отношениях: мне казалось, что он вообще больше на меня не взглянет, а он взял и пригласил меня сопровождать его на завод…
* * *
Мы встретились прямо у больницы: Лицкявичус заехал за мной к трем часам, как только у меня закончилась последняя в тот день операция. Я раздумывала, какая же у этого человека может быть машина, и получила ответ – «Додж» редкого шоколадного цвета. Я даже не уверена, делают ли такие, или Лицкявичус потратил целое состояние на перекраску?
– Дорога займет около полутора часов, – бросил он, как только я уселась на соседнее сиденье. – Если не станем останавливаться. Выдержите?
За кого он меня принимает – за инвалида?!
– Конечно!
Мы ехали в полном молчании. Меня это не беспокоило: я обожаю быструю езду, а мы гнали на 120, и Лицкявичус оказался отменным водителем. Есть ли что-нибудь, что он делает плохо или хотя бы просто удовлетворительно? За окном мелькали сельские пейзажи. Мы двигались в северном направлении, и я смогла заметить, что здесь остается все меньше простых сельских домиков или старых советских дач, наспех сколоченных, стоящих в окружении пресловутых шести соток земли «под картошку». Чем дальше на север, тем добротнее становились строения, тем выше заборы. Местами дома отсутствовали вообще, вдоль дороги тянулись сплошные сосновые леса. Потом я заметила маленькие симпатичные коттеджи, спрятанные между деревьями. Они стояли довольно далеко друг от друга и не были огорожены заборами. Скорее всего, это какая-то база отдыха, куда народ побогаче может приезжать, чтобы порыбачить в одном из многочисленных озер или даже поохотиться в сезон.
Наконец мы увидели «Фармацию». Завод представлял собой сооружение из нескольких блоков, вырисовывающихся на фоне черно-зеленых сосен, словно белые акульи зубы – не знаю, почему именно это сравнение пришло мне на ум. Место, в котором располагалось предприятие, выглядело на удивление мирно и привлекательно.
Охранник в зеленой форме изучил удостоверение Лицкявичуса, и на его лице появилось недоуменное выражение.
– Впервые слышу о такой организации! – сказал он.
– А вы лучше позвоните Игорю Станиславовичу и скажите, что мы уже здесь, – спокойно посоветовал парню мой спутник. Тот покачал головой, но выполнил просьбу. Через пять минут мы уже шли по длинному белому коридору без окон, ярко освещаемому лампами дневного света. У меня появилось ощущение, что мы находимся в огромной стерильной операционной. Словно в подтверждение этому в конце коридора, у стальной двери, нас попросили облачиться в халаты салатного цвета (похоже, начальство здесь питает слабость ко всем оттенкам зеленого!).
Генеральный директор «Фармации» Игорь Станиславович Заборский поднялся нам навстречу из-за тяжелого дубового стола, заваленного пластиковыми папками, раздувшимися от бумаг. Отпустив секретаршу, он предложил нам присесть. Пока Лицкявичус и Заборский обменивались дежурными любезностями, я с интересом рассматривала стены помещения, увешанные всевозможными дипломами и наградными свидетельствами. Одна стена была полностью посвящена фотографиям, на которых я узнала нескольких государственных деятелей, чьи лица частенько мелькают на голубом экране, а также пару-тройку известных артистов. За спиной генерального директора висел огромный плакат с изображенной на нем огромной банкой «Виталайфа». Этот экспонат навеял мне мысли о шемякинской гигантомании, только от этого «шедевра» финской полиграфии у меня мурашки побежали по спине.
Судя по всему, Заборский знал о цели нашего визита, а потому сразу перешел к делу.
– Как видите, нам скрывать нечего, – заявил он, усаживаясь обратно за свой стол. – Производство абсолютно открытое – не оружие же массового поражения мы тут выпускаем, в самом деле!
А это еще как посмотреть – все-таки пятеро уже погибли!
– Значит, вы не будете возражать, если мы возьмем пробы с линии «Виталайфа»? – предположил Лицкявичус.
– Разумеется, разумеется, – закивал генеральный директор. – Нас предупредили о вашем визите, и вы можете спокойно делать свое дело. Однако хочу еще раз заверить вас в том, что никаких сбоев на линии у нас не было, и все, что происходит – это самая настоящая диверсия!
– Диверсия? – переспросила я. – С чьей стороны?
– Наших конкурентов, разумеется! – убежденно воскликнул Заборский.
– Очевидно, вы имеете в виду «Фармакон»? – спросил Лицкявичус.
– Да вы, я смотрю, неплохо потрудились! – заметил генеральный директор.
– Надо всесторонне знать предмет, чтобы не чувствовать себя дилетантом, – скромно пожал плечами мой спутник.
Интересно, он вообще является дилетантом хоть в какой-нибудь области?
– «Фармакон», знаете ли, наша самая большая проблема, – продолжал между тем Заборский. – Мы вот уже несколько лет наступаем им на пятки, а они привыкли быть, так сказать, впереди планеты всей. Их пищевые добавки покупают все реже – мы здорово перебили им рынок, а хорошую рекламу Светлин себе позволить не может.
– Это владелец конкурирующей фирмы, – быстро пояснил Лицкявичус, поворачиваясь ко мне.
– Вот-вот, владелец, – подтвердил Заборский. – Не нравится ему, видите ли, что мы вырвались вперед. Ну, знаете, мир конкуренции беспощаден, и надо, как говорится, давать дорогу молодым и перспективным! Не тянешь – уходи с рынка.