— Вставайте! Тоже, нашли время спать! Я должен уехать. Может быть, надолго…
— Ничего. Я подожду.
— Не получится. Сегодня в три, в Доме ученых, Тео Лермитт. Очень хотелось бы, чтобы вы там побывали.
Черт, я совсем забыла! Тео Лермитт, шантажист в профессорской мантии! Специалист по Юго-Восточной Азии, умудрившийся наследить везде, где только можно, и до сих пор не засветиться! Неуловимый Тео, которого никто никогда не видел. А если и видел — то не помнил.
— И что я должна делать?
— Ничего. Просто послушайте, и все. Говорят, он читает очень недурные лекции…
— А вы?
— Я же сказал… Я еду по делам. Буду очень поздно… Вы, если хотите, можете сходить в кино. Встретиться с подругой… С этой вашей… Оцеолой…
— Монтесумой! — поправила я.
— Не вижу никакой разницы…
Скотина! Самодовольная эстонская скотина!.. Он даже не довез меня до метро!..
В Дом ученых я прорвалась почти без боя.
Стоило мне только потрясти перед носом рассеянного мальчика-секьюрити папкой с докладом Тео Лермитта («профессор ждет, мой дорогой!»), как я была сразу допущена в эпицентр тайфуна под названием «Юго-Восточная Азия».
До доклада Тео Лермитта оставалось еще полчаса, и я решила скоротать их в дамской комнате: уж слишком моя простецкая физиономия отличалась от отягощенных извилинами искусствоведческих черепов. Да еще дурацкие джинсы!.. Джинсы, в которых я ползала по дому Кодриных в Куккарево и совершала экскурсии на сельское кладбище. Сквозь дикий шиповник и наглую деревенскую траву.
В небесно-чистом клозете я оккупировала крайнюю кабинку, взгромоздилась на унитаз и уставилась на часы, которые выпросила у Рейно перед тем, как выйти на улицу. Часы он дал, но не преминул прочесть мне лекцию на тему: «Вам, русским, время уже ни к чему. Вы всюду безнадежно опоздали».
Стрелки ползли медленно, они цеплялись друг за друга, склеивались вместе и менялись ролями: секундная вдруг стала минутной. А минутная — часовой. На саму часовую, раздувшуюся от непомерных амбиций, мне было даже страшно смотреть.
«Слава богу, хоть назад не идут», — подумала я, и в то же мгновение раздался вкрадчивый стук в дверь.
Я едва не свалилась с унитаза.
— Варвара, я знаю, что ты здесь, — раздался знакомый требовательный голос.
— Монти! — воскликнула я и бросилась открывать. Монти просочилась в кабинку и пристроилась рядом со мной. Мы расцеловались, хотя загон для унитаза был не самым лучшим местом для проявления дружеских чувств.
— Как ты меня нашла? — спросила я.
— Я сто лет тебя знаю… Ты всегда чистишь перышки перед ответственными мероприятиями, — начала Монтесума и тотчас же прикусила язык, взглянув на мою затрапезную футболку.
— Монти! Посмотри на меня! Я уже почти две недели брови не выщипывала! Я не крашусь, я сижу без крема и без масок… Мне даже подмышки нечем побрить. Я в бегах, Монти!!!
— Бедная ты моя… — Монтесума обняла меня за плечи и тотчас же резко отстранилась. — Тогда что ты тут делаешь?
— Жду начала выступления Тео Лермитта.
— У меня новости. Приехала дочь коммерческого директора. Сегодня вечером постараюсь с ней встретиться. Может быть, удастся выяснить, с кем она прохлаждалась в лифте. Кстати, его квартиру я покупаю.
— Кого?
— Стаса.
— А-а… — Только сейчас я вспомнила о желании Монтесумы приобрести жилплощадь своего бывшего и такого ненавистного ей сутенера. Выходит, она не шутила. — Поздравляю.
— Пока не с чем. Предстоит бойня, но я все равно своего добьюсь.
Я вздохнула. Монтесуме было мало одной маленькой, ' крошечной, никому не нужной смерти маленького, крошечного, никому не нужного типа. Монтесума была готова нанять бригаду столяров, чтобы они загоняли гвозди в гроб Стаса всю оставшуюся жизнь.
— Попугая я уже забрала, — продолжала удивлять меня Монтесума. — У консьержки. Правда, пришлось выложить двести баксов…
— Старого Тоомаса?
— Его, родимого. Развлекает меня матами. Да еще с интонациями Стаса.
Я вспомнила голову Стаса, залитую кровью. И Старого Тоомаса, гадившего на простыню. Старый Тоомас видел убийство Стаса, но он был таким же ничего не значащим свидетелем, как и перстень Аллы Кодриной, как и Нож-убийца, как и я сама…
Старый Тоомас был свидетелем-неудачником.
Меня ведь тоже можно причислить к свидетелям-неудачникам. Мир полон свидетелями-неудачниками, мир юпцит ими. Ни один волос не упадет с головы жертвы без молчаливого благословения какой-нибудь никому не нужной, изгрызенной собакой тапки. Тапка будет валяться под креслом и глазеть на место преступления… Ни одно горло не будет перерезано без молчаливого согласия какой-нибудь фарфоровой пастушки с отбитыми руками. Пастушка будет стоять на комоде и глазеть на место преступления…
И вообще, черт возьми… Арены убийств окружены вещами! Вещи толпятся, подталкивают друг друга и становятся на цыпочки — только бы рассмотреть, только бы не пропустить самое главное! Они всегда опускают палец вниз. Они всегда требуют смерти. И почти никогда — жизни.
Они никого и никогда не спасут.
На них нельзя положиться.
Интересно, что думает об этом частный детектив Рейно Юускула-старший?..
— Эй! Что это с тобой? — вывела меня из философского (чур меня!) транса Монтесума.
— Ачто?
— У тебя такое лицо…
— И какое же у меня лицо?
— Дурацкое. Как у законченного олигофрена. Прости, конечно…
Куррат!.. Порассуждала о высоком, на свою голову! Нет, надо прекращать эту порочную практику: чуть что — сразу же хвататься за мозги, как за револьвер, и делать далеко идущие выводы. Прав, прав был покойный Стасевич: от излишнего мудрствования у женщин моего типа образуются морщины…
— Это потому что я не крашусь. Совсем себя забросила.
— Ничего. Когда выберемся из этой истории, отведу тебя к своей косметичке.
— У меня — своя косметичка, Монти… И своя массажистка. И своя маникюрша…
Я оперлась рукой на сливной бачок и задумалась. Массажистку звали Ленусик. А маникюршу — Светик… Или наоборот? И кто такая Наденька? Дознаватель по делу об убийстве Олева Киви или все-таки парикмахерша?.. В моей несчастной голове спутались имена и события они легко менялись местами и замещали друг друга. Даже покойный Олев Киви прятался за спину покойного Станислава Дремова. Даже настоящее колье было подменено фальшивым. Даже отчаянная сериальная героиня Полины Чарской не смогла бы разгрести те кучи дерьма, которые меня окружали…