Теперь это неважно, Филя. И он, и она — мертвы. Брак оказался не скоропалительным, а скоропостижным…
— А ваша сестра…
— Подождите, — сразу же насторожился Филипп. — О ком вы собираетесь делать материал? Об Олеве или о моей сестре?
— Мне показалась, что в их уходе есть трагическая закономерность…
— Да? — неожиданно разволновался брат покойной.
— Убийства с промежутком чуть больше года. Мне кажется, что причины смерти Киви кроются в убийстве его жены.
Филипп поднялся, снова сел, ухватил себя за нос, потянулся к чайнику, отодвинул ящик стола, задвинул его и только потом решился поставить меня на место.
— Я не хочу это обсуждать. Мы с женой едва пережили прошлогодний кошмар… Не хотелось бы, чтобы он возобновился снова.
— Но вы же умный человек, — польстила Филиппу я. — Вы должны понимать, что дело Аллы Кодриной не раскрыто. А теперь еще и убийство ее мужа. У следствия могут возникнуть вопросы… Дополнительные вопросы.
По виску Филиппа поползла предательская капля.
— Вы имеете какое-то отношение к следствию? — выдохнул он.
— Нет, но…
— Я согласился встретиться с вами только потому, что меня попросил об этом Сергей… И мы договорились с ним: никаких вопросов о сестре.
— Хорошо, — сразу же пошла на попятный я. — Никаких. Вы общались с Олевом Киви после того, как… Вы общались с ним в последний год?
— Нет, — Филиппу наконец-то удалось взять себя в руки. — Мы не общались с ним. Он тоже не выказывал к нам никакого интереса.
Тема разговора стремительно исчерпывалась, на имя Аллы Кодриной было наложено табу: о чем спрашивать Филиппа дальше, я не знала. Но он сам пришел мне на помощь.
— Вы обратились не по адресу, — после недолгого молчания сказал он. — Я не смогу добавить в его портрет ни одной светлой краски. Несмотря на все его регалии.
— Вот как?
— Может быть, для музыкальной общественности это и невосполнимая утрата. Хотя я сомневаюсь, что он пиликал на своем инструменте лучше Ростроповича… Лично для меня его смерть — пустой звук. Я никогда его не любил. Ни-ког-да! И не считаю, что произошло убийство.
С этим утверждением я могла бы и поспорить. Я видела лужу крови на простынях, я вынула нож из груди поверженного маэстро… Не сам же он себя проткнул, в самом деле!..
— А что же тогда произошло?
— Возмездие! Неожиданный поворот.
— В каком смысле — возмездие? — спросила я.
— Кара за смерть Аллы! — Он упомянул имя сестры, тотчас нарушив правила игры, которые сам же и придумал. В любом случае — руки у меня были развязаны.
— Вы подозреваете, что он… причастен?
— Я не могу утверждать этого, — Филипп сразу же сбавил обороты. — Но вел он себя довольно странно. И странным образом оказался в Москве — именно тогда, когда в Питер приехала Алла.
— Но, насколько я знаю, она прилетела инкогнито?
— Вы хорошо осведомлены. Для начинающего репортера, — он как будто что-то вспомнил. — Я могу посмотреть ваше удостоверение?
Вот ты и приплыла, Римма Хайдаровна!..
Сергунин вариант с ветряной оспой — заведомо непроходной. Можно, в конце концов, сослаться на пластическую операцию или омолаживающий крем, но вряд ли специалист по декоративно-прикладному искусству Индии этому поверит. Так ничего и не придумав, я с видом оскорбленной невинности протянула Кодрину зашморганные корочки: подавись, сукин сын. А затем прикинула, как, не возбуждая особой ненависти и не нарываясь на скандал, покинуть эту музейную лачугу.
Филипп корочки взял, но открыть почему-то постеснялся: лишь мельком взглянул на безыскусный дизайн. А потом и на меня — такую же безыскусную. Простую, как кусок арматуры, доморощенную лесбиянку. Маленькую, но гордую. Которая не требовала от него домашнего номера телефона и даже не пыталась заглянуть ему в зиппер.
— Вы не подумайте… — забубнил он.
— Уже подумала, — отрезала я и ловко выхватила удостоверение из его нерешительных пальцев. — Мне тоже не нравится это задание. Мне не нравится копаться в нижнем белье. Я бы с большим удовольствием писала бы о гонках Париж — Дакар… Вы говорили о своих подозрениях следователю?
— Меня бы и слушать никто не стал. Олев Киви слишком известен. Но теперь, когда он мертв…
Теперь, когда он мертв, на него можно вешать всех собак, мрачно подумала я. Но Филипп явно хочет поделиться со мной какими-то умозаключениями.
— Мы никогда не были близки с сестрой. Зато она как-то сразу приняла Яночку. Это моя жена. Так что об Олеве Киви я знал даже не из вторых рук, а из третьих. Но мне кажется, что отношения между Аллой и ее мужем не были такими уж безоблачными.
— На что вы намекаете?
— Ни на что, — сразу же испугался Филипп. — Вы знаете, как они познакомились? Киви давал концерт в Питере, Алла пошла на него. Они познакомились в тот же вечер, в перерыве между отделениями. Кажется, он прислал кого-то из помощников, и тот попросил сестру подождать после концерта.
Я с глубокомысленным видом чертила в блокноте сердца, пронзенные стрелами. Пока свидетельства мертвого Киви и живого Кодрина совпадают: будущие супруги познакомились на концерте, и виолончелист почему-то сразу же запал на ничем не примечательную слушательницу.
— Они поженились через неделю. Прожили вместе три года. Думаю, в начале их семейной жизни Алла была счастлива. Еще бы, исполнитель с мировым именем, постоянные гастроли, приемы, калейдоскоп стран. Весь мир в кармане. Слава привлекательна так же, как и сыр в мышеловке. И за близость к ней нужно платить.
Чем заплатила Алла, я уже знала, но на всякий случай попыталась уточнить:
— Что же случилось потом?
Филипп снова начал буксовать:
— Я уже говорил вам, что знаю о каких-то вещах из третьих рук. Но… Мне кажется, что Олев Киви был патологически ревнив… И в какой-то момент ее жизнь превратилась в ад.
Я прекратила терзать сердца стрелами и вывела жирный вопросительный знак. Патологическая ревность как-то не вязалась с эстонским национальным характером; разве что предположить, что кровь Киви подпортил какой-нибудь экспансивный ранчеро из Мексики, переспавший с его бабушкой. Но этот вариант показался мне маловероятным.
— Она сама сказала вам об этом?
— Нет, но… Так, полунамеки, случайно оброненные фразы. Я же говорил, они были подругами с моей женой. Хотя и виделись не так часто. Возможно, в последний год у Аллы кто-то появился.
— Кто-то?
— Я имею в виду мужчину, — он с легким сожалением посмотрел на меня: «вам, с вашими наклонностями, этого не понять, девушка». — Иначе я ничем не могу объяснить ее последний визит. И… ту обстановку, в которой мы ее нашли.