— Я вас не приглашал, — огрызнулся Рейно. — Сами настояли.
После короткого обмена репликами мы расположились прямо на паркете. Рейно вынул из жилетки сверток и торжественно развернул его. В нем оказалась пачка писем и телеграмм. И ничего больше. Телеграммы Рейно передал мне, сам же занялся письмами.
Телеграмм оказалось пять. И все пять были международными.
Перед тем как заняться их изучением, я на некоторое время заперлась в туалете со своей любимой книжкой «ДЕТЕКТИВНЫЕ ЗАГАДКИ — ОТГАДАЙ САМ!». И внимательно проштудировала главу о работе с уликами и под-главу «Письма, записки, шифры».
Когда я уже заканчивала абзац «…и разложить их по хронологии, тщательно сверяясь с хронологией преступления», в дверь постучали.
— Что вы там делаете? — раздался требовательный голос Рейно. — Заснули?
— Уже иду, — откликнулась я и нажала педаль сливного бачка.
Вернувшись в комнату, я застала Рейно, с увлечением рассматривающего срамные фотокарточки Кодриной. К тому же этот тихий эстонский извращенец был вооружен лупой!
— Я, конечно, понимаю, эти куски мяса занимают не последнее место в расследовании, — прямым текстом заявила я Рейно. — Но из-за них не стоило подвергать себя риску. И ездить в Кронштадт. Вполне могли обойтись секс-шопом на Восстания. Могу дать адресок.
— Так и думал, что вы не столь целомудренны, какой хотите казаться, — Рейно нисколько не смутился. — Не лезьте не в свое дело. Все улики должны быть изучены.
— Особенно эти.
— И эти в частности. — Он не нашел ничего лучшего, как повернуться ко мне спиной.
Я тоже повернулась к нему спиной и разложила телеграммы.
Все они были датированы разными месяцами и даже разными годами. Вот только получатель и отправитель всегда оставались одними и теми же: Алла Кодрина — Игорь Пестерев. Я разложила их в хронологическом порядке (в полном соответствии с главой «Улики»). Теперь телеграфный роман Кодриной и Нестерова выглядел следующим образом:
1. Таллин, 12.10.96г.:
«ПРОСТИ МЕНЯ, ЕСЛИ МОЖЕШЬ. АЛЛА».
1. Венеция, 25.12.97 г.:
«ЭТОТ ГОРОД СОЗДАН ДЛЯ НАС С ТОБОЙ. ОБОЖАЮ. АЛИКА».
З.Вена, 11.02.98 г.:
«РЕЙС OR 888. БОЖЕ, НЕУЖЕЛИ ЭТО ПРАВДА? ОБОЖАЮ. АЛИКА».
4. Мартиника, Ламантен, 04.01.99 г, «ПОЧЕМУ НЕ ТЫ? ОБОЖАЮ. АЛИКА».
5. Вена, 12.06.99 г.:
«АСТОРИЯ». 14.00 ПО МОСКВЕ. ОБОЖАЮ. АЛИКА».
Я отложила телеграммы и вздохнула.
Даже в этих крошечных, давно увядших листках передо мной предстала история не просто любви, а какой-то мучительной, растянутой во времени страсти. Похоже, покойной Алле тоже была не чужда вечная любовь. Так же, как и ее мужу. Вот только любила она другого — не музыканта с мировым именем Олева Киви, а жалкого сотрудника жалкой охранной структуры «Локис» Игоря Пестерева! Любила отчаянно долго, с неослабевающим накалом. Я даже как будто видела Аллу Кодрину, пританцовывающую у окошек почтовых отделений в Таллине, Венеции, Вене и какой-то неизвестной мне Мартинике;
Аллу Кодрину, покрывающую поцелуями равнодушные листки бумаги…
По телеграммам легко прочитывалась история их романа: наверняка они были знакомы задолго до появления Олева Киви. А потом черт ее дернул пойти в дурацкую филармонию, на дурацкую виолончель. И усесться в дурацком ряду, в дурацком красном платье.
Там-то ее и настигла такая же сумасшедшая любовь Олева Киви. И к этой любви существовал гарнир — гораздо более питательный, чем однокомнатная квартира в Кронштадте, чем даже нарезной одноствольный карабин «Антарес» и Дамаск с рукоятью из карельской березы.
Ну, конечно же, загородный дом в Эстонии, квартира в Вене, машины, гастроли, светская хроника, коллекция драгоценностей… Как сказал об этом братец Филя — «весь мир в кармане».
И она не устояла.
Я бы тоже не устояла. Вот только виолончелистов на моем пути не попадалось.
Она не устояла и вышла замуж за маэстро. И послала подальше своего' кронштадтского любовника. Думала, что легко его забудет. Настолько легко, что решилась на объяснение — иначе чем холодным объяснением первую телеграмму не назовешь.
А потом…
Мне легко было представить, что было потом. Она не смогла забыть его.
Можно сколько угодно фантазировать по поводу причины и по поводу той роли, которую сыграла Венеция. А может, и не было никакой роли. Просто несчастная Алла проснулась в каком-нибудь венецианском отеле (как могла проснуться в барселонском, марсельском, афинском, марокканском отеле), раскрыла шторы, посмотрела на своего спящего, белобрысого, флегматичного эстонского мужай поняла…
Поняла, что этот город, как и все другие города, создан не для Олева и Аллы, а для Игоря и Аллы. И понеслось. Очевидно, она воспользовалась первой же возможностью, чтобы вернуться в Питер. Она послала телеграмму с номером рейса. И он встретил ее. Наверняка встретил. Наверняка были еще телеграммы. И были тайные встречи. И был весь мир — но «почему не ты»?
Боже мой, почему не ты…
Какая грустная, какая красивая история…
— Возьмите, — сказал мне Рейно.
— Что?..
— Возьмите платок. Вы рыдаете уже пятнадцать минут… Больно смотреть. Неужели эти телеграммы так вас расстроили?
Я почти с ненавистью посмотрела на Рейно; вот он, гнуснейший мужской цинизм в состоянии полной обна-женки!
— Почему мужчины ничего не чувствуют? — задала я риторический вопрос. — Почему они так непробиваемо, так туполобо, так отвратительно циничны?
— Если вы будете путать цинизм со здравым смыслом, а сопли с чувствами, то далеко не уедете… Я просмотрел письма. В них есть странные места. Кое-какие я отметил. Можете взглянуть.
— Да, конечно, — пролепетала я, но даже не двинулась с места.
Рейно отобрал у меня телеграммы и пробежался по ним глазами. Никакой реакции. Ах ты, грубое животное! Животное, никогда не знавшее любви! Незабвенный Лешик, до сих пор кукующий в Крестах, — вот кто рыдал бы вместе со мной!..
— У вас есть что-нибудь по делу Аллы Кодриной? — » отвратительно деловым тоном спросил у меня Рейно.
— У меня есть досье…
— Давайте его сюда.
Слезы все еще застилали мне глаза, но я нашла в себе силы подползти к сумке и вытащила оттуда красную папку с историей убийства Аллы Кодриной. И, отдав ее Рейно, снова принялась за сладкие, долгие, мучительно-слезоточивые размышления.
Но Рейно бесцеремонно вытащил меня и из них.
— Четыре телеграммы смело выбрасываем на помойку. Хотя я могу ошибаться… А вот пятая… Ну-ка, взгляните!