– Донской последнее, к сожалению, даже удалось осуществить! – вставил Павел.
– Если все дело в таблетках, которые принимала Татьяна Донская, и именно они довели ее до нападения на Геннадия Рубина, то мы имеем дело с уголовным преступлением!
– Эх, Андрюша, это тебе не Америка! Там умелый адвокат на основе какого-нибудь прецедента добился бы обвинения руководства и персонала клиники в убийстве – как минимум – Донской, а как максимум – в покушении на жизнь еще нескольких человек. Но у нас это – дохлый номер, сам понимаешь! Лекарства зарегистрированы Российской врачебной палатой, а значит, с ушлых эскулапов и взятки гладки – это ведь не какой-нибудь «левый» препарат, поступающий прямиком из вьетнамского подвала, а продукт известной фирмы!
– Фирма эта, между прочим, входит в ГЛОБОФАРМУ.
– Вот именно – ты что, всерьез думаешь, что мы способны бороться с мировой фарминдустрией? – недоверчиво поинтересовался Павел, покачав взлохмаченной головой.
– Пока не знаю. Для начала нужно доказать, что имеет место незаконная торговля антидепрессантами и обезболивающими, а там видно будет! Похоже, пора снова собрать нашу команду. На Леонида в этом случае ложится самая тяжелая задача…
Они снова замолчали, обдумывая все ожидаемые, причем отнюдь не радужные, перспективы.
– А я вот все-таки не понимаю, – сказал Павел, потирая переносицу, – откуда в крови и моче Артура Степанова кокаин? Согласись, уж кокаин-то не разрешен к применению Врачебной палатой!
– Может, его случай – особенный, и «Сосновый рай» не имеет к этому никакого отношения? Откуда мы знаем, что Степанов в свободное время не балуется наркотой?
– Значит, надо это узнать!
* * *
Мы снова собрались в квартире Лицкявичуса, и на этот раз я явилась первой. Открывая дверь, он явно не ожидал увидеть именно меня.
– Завтра еду в Москву! – выпалила я, влетая в широкую прихожую.
– В Москву? Зачем?
– Ольга Малинина пришла в себя и, возможно, она сумеет пролить какой-то свет на то, что случилось с вашим приятелем!
– Агния, а вы не думаете… – начал он, но я, поняв, что сейчас услышу запрет, поторопилась его перебить:
– Нет, Андрей Эдуардович, я не думаю, что мне не стоит этого делать!
– Это опасно…
– Что именно опасно – поговорить с только что вышедшим из комы человеком? Кроме того, я ведь еду не одна, со мной будет Олег!
– В самом деле? Что ж, тогда… Тогда не смею возражать.
В его тоне мне послышалось нечто странное, неуловимое, но на размышления времени не оставалось, так как вновь раздался звонок в дверь и в квартиру ввалились Никита и Павел. Почти сразу же после них прибыл Леонид. Вика появилась последней, но Лицкявичус почему-то не торопился начинать брифинг.
– К нам присоединится еще один человек, – сказал он в ответ на вопрос Никиты. – Для него очень важно присутствовать на нашем совещании, так что давайте подождем.
В ожидании этой таинственной личности мы с Викой занялись приготовлением кофе и бутербродов на всю ораву. К счастью, предусмотрительный Лицкявичус все купил в нарезанном виде: нам осталось лишь вынуть из пакетов сыр, рыбу и мясо и разложить на хлеб, пока кофеварка, стоявшая в кухне на почетном месте, справлялась с «заказами». Мне пришло в голову, что Лицкявичус, вероятно, купил эту квартиру, чтобы иметь возможность отдохнуть от неусыпной бдительности Раби. Окажись он сейчас здесь, непременно закричал бы: «Кофе нельзя – чай! Бутерброды плохо – мясо с горошкой, да?» Но домоправитель остался в другом доме, и поэтому здесь наш бывший начальник чувствовал себя свободным от его опеки.
– Как дела, Вик? – поинтересовалась я, пока мы хлопотали над приготовлением нехитрой закуски.
– Ой, Агния, и не спрашивайте! – вздохнула девушка.
Я не могла не заметить, что выглядела она бледной и замотанной до невозможности. Я знала, что сынуля практически не видится с ней, так как давеча он спрашивал, не слышала ли я что-нибудь о Вике. С тех пор, как они познакомились, я привыкла к мысли о том, что девушка стала почти что членом нашей семьи. Несмотря на некоторую разницу в возрасте, они, казалось, отлично ладили. Дэн восхищался ее способностями к технике и компьютерам, а она не уставала превозносить его художественный талант. Вика – настоящий вундеркинд. Окончив школу в тринадцать лет, она по требованию родителей поступила в медицинский, но так и не доучилась, перейдя на биологический, – ну не лежала у нее душа к медицине, что тут поделаешь? У Вики всегда были проблемы с общением: сверстники не принимали ее, считая девушку слишком умной и вдобавок «гигнутой», а более старшим ребятам она казалась малявкой, недостойной их внимания, несмотря на ее недюжинный ум. Поэтому я радовалась тому, что она легко нашла с Дэном общий язык, и всегда поощряла ее визиты в наш дом.
– Толмачев совсем озверел, – продолжала она, присев на стул и печально подперев ладошкой острый подбородок. – Вздохнуть мне не дает: засыпал бесполезной бумажной работой, и на звонки я отвечаю, словно секретарша какая-то! А еще он постоянно вызывает меня в кабинет и требует отчета обо всем, что я знаю о вас, Леониде, Никите…
– Значит, он подозревает, что мы заняты каким-то делом?
– Не подозревает, Агния, – знает, точно вам говорю!
– Да нет, ты ошибаешься, Викусь, – откуда ему знать? Никто из нас не мог…
– Да при чем тут мы? Думаете, у Толмачева мало своих глаз и ушей? Знаете, Агния, по-моему, мы его здорово недооценивали: этот мужик далеко не так прост, как мы поначалу думали! И еще, я тут кое-что слышала, чего не должна была… Только вы пока Андрею Эдуардовичу не говорите, ладно?
– Почему?
– Потому, что я могу ошибаться. И еще, потому, что я боюсь его волновать, ведь он еще не вполне поправился, а Толмачев, кажется, намерен этим воспользоваться! В общем, похоже, он намерен доказать, что Андрей Эдуардович после операции не способен к осуществлению руководящей деятельности.
– Что?! Он собирается доказать, что Лицкявичус… умственно неполноценный?! Но… это же глупость несусветная!
– Конечно, глупость, но вы же понимаете, как трудно это доказать или опровергнуть?
– А потом что, как в том анекдоте – ложки позже нашлись, но осадок остался?
– Вполне вероятно.
– Но Лицкявичус уже вернулся к работе в своем реконструкционном центре! – все еще не желая верить в подобное вероломство, воскликнула я.
– Только к консультированию, – со вздохом ответила Вика. – К операциям он пока даже сам себя не допускает! А недавно я получила для Толмачева заказное письмо в Комитете – знаете, откуда? Из Москвы. И знаете, от кого? От Шилова-старшего!
Вот это уже и в самом деле плохая новость. Значит, Толмачев действительно «копает» под Лицкявичуса, причем, подошел он к этому делу со всей серьезностью, на какую только способен. Каким боком Шилов-старший имеет отношение к Толмачеву и Комитету? Само собой напрашивался только один ответ: Толмачев пытался выяснить у Шилова, оперировавшего Лицкявичуса, насколько сильно повлияла операция на мозговую деятельность его предшественника!