Где-то после обеда я познакомилась с заведующей отделением Власовой. Хотя, пожалуй, знакомством это и назвать нельзя: толстая, загородившая почти половину коридора тетка лет пятидесяти с гаком оглядела меня орлиным взглядом, хмыкнула – то ли презрительно, то ли одобрительно, – спросила, как зовут, и удалилась. Самое большое впечатление на меня произвело невероятное количество золотых браслетов и колец, которыми Власова украшала свои сарделькоподобные пальцы и запястья.
День заканчивался – к счастью! – и я в последний раз обходила палаты, разнося вечернюю дозу таблеток. Обегав за прошедшее время практически все отделение, я пришла к выводу, что пропавших пенсионеров из списка Лицкявичуса здесь нет. С одной стороны, это несколько разочаровывало, но с другой – у меня появилась счастливая мысль: а вдруг в Светлогорке не все так плохо, как мы ожидали? Правда, я побывала далеко не во всех отделениях – кто сказал, что исчезнувшие люди должны находиться именно в неврологии? Лицкявичус в разговоре со мной предположил, что старики и старушки, скорее всего, попадают в три основных отделения – кардиологии, неврологии и терапии. Итак, неврологию, значит, можно исключить?
Входя в палату под номером 8, я услышала приглушенный смех и разговоры.
– И вот врач говорит: «Заходите, больная, раздевайтесь… Ой, погодите-погодите, я хоть музыку включу, что ли!» – вещал мужчина в белом халате, сидящий спиной к дверям на одной из коек.
Старушки зашлись от хохота, и я предположила, что они так развлекаются уже как минимум минут десять.
– Ой, Анечка пришла! – заметила меня одна из них, уже успевшая запомнить мое имя. – А нас тут Антоша веселит…
Мужчина в халате обернулся. Я уже встречалась сегодня с Антоном Головатым, единственным медбратом в отделении. Медбрат в больнице – вообще редкость невероятная: работа тяжелая, порой неприятная, да и оплачивается не соответствующим образом. Молодых людей здесь можно встретить в основном в пору их обучения в медицинском колледже, когда они проходят практику. Куда они потом деваются – один бог знает, но похоже на то, что они, как Зорро, растворяются в закате, едва получат диплом о среднем образовании. Удивительно было видеть Антона не только потому, что он являлся существом противоположного пола, но и в силу возраста. Я, конечно, не великая физиономистка, но могу предположить, что возраст Головатого уже давно перевалил за тридцать, а медбратья обычно ребятки совсем молоденькие.
Антон – невысокого роста, стройный и физически крепкий молодой мужчина с копной светлых непокорных волос, которые топорщились в разные стороны, как иглы у дикобраза, – смотрел на меня, слегка улыбаясь. Его спокойные серые глаза казались непроницаемыми, как поверхность лесного озера в пасмурный день. Слава богу, подумала я, что в этой больнице с такой отвратительной материальной базой, с медсестрами, не желающими выполнять свои непосредственные обязанности, со старыми комковатыми матрасами, заштопанными во многих местах и с проложенными в них полусгнившими клеенками, с отвратительной едой, которую мне уже довелось попробовать, все же есть что-то хорошее! Антон, похоже, пытается хоть как-то скрасить унылое существование пациентов, старых людей, до которых, в сущности, никому нет никакого дела. Я заметила, что в восьмую палату посетители сегодня приходили только к одной женщине, да и ту никак нельзя считать старушкой – ей, наверное, не больше пятидесяти пяти. Остальные лежали, либо уставившись в стену напротив себя, либо разгадывая кроссворды и беседуя вполголоса о своем житье-бытье. Две женщины в палате оправлялись после инсульта. Их движения были ограничены, а подать воды или поднести судно, как правило, некому. Ходячие соседи по палате, конечно, водички-то принесут, но вот «уточку», пардон-те, никто не подержит! Да и не их это обязанность, строго говоря. Нельзя же требовать, чтобы менее тяжелые пациенты выполняли работу за нянечек и медсестер!
И все же что-то во внешности Антона меня настораживало. Когда я впоследствии вспомнила о своем первом ощущении, то ясно поняла, что именно: когда медбрат улыбался, его глаза оставались не задействованы в этой мимической манипуляции.
– Что, Маришка тебя уже в оборот взяла? – приподнял светлые брови медбрат. – Ты смотри, будь с ней поосторожней!
– Чего так? – удивилась я. Не его предупреждению, но тому, что Антон в курсе предложения старшей посидеть в баре.
– Да так… Не пей много. Маришка любит человека напоить, а потом тянуть информацию – о личном, о сокровенном. Я тебя предупредил!
– Что ж, спасибо, – пробормотала я, раскладывая лекарства на тумбочки.
Выйдя из палаты, я обдумала короткий разговор с медбратом. Вернее, наш короткий обмен репликами, который, вообще-то, вряд ли можно назвать разговором. Однако меня заинтриговали две вещи. Во-первых, Антон дважды назвал старшую медсестру Маришкой – этого, насколько я успела понять за сегодняшний день, не позволял себе никто, даже врачи. Должна ли я сделать вывод, что у Антона со Звонаревой особые отношения? Во-вторых, Головатый по какой-то причине решил меня предупредить не болтать лишнего при Марине. Почему?
Ко всему перечисленному добавлялся еще один вопрос: почему Марина Звонарева, занимая самую высокую среди нас, медсестер, должность, внезапно так заинтересовалась моей скромной персоной? Да не просто заинтересовалась, но и решила перевести наши отношения в личную плоскость, пригласив вместе выпить? Хотя, может, она забыла о своем предложении?
Честно говоря, эта мысль нравилась мне все больше: понимая, что не просто здесь работаю, а выполняю задание ОМР, я все же, кажется, чувствовала себя не вполне готовой к решительным действиям. Как мне разобраться, кто мне друг, а кто враг? Да и вообще, есть ли здесь враги или подозрения высосаны из пальца?
Мне еще предстояло узнать, что Марина Звонарева никогда и ни о чем не забывала. Едва стрелка часов остановилась на отметке «7», старшая медсестра появилась в коридоре, решительно направляясь к посту.
– Ну, жива? – спросила она.
В ее голосе я не уловила ни малейшего сочувствия – это был обычный вопрос, требовавший ответа, а не риторический.
– Вроде бы жива, – улыбнулась я как можно простодушнее.
– Ну и умница! Собирайся-ка скорей, а то через полчаса в бар офисный планктон из бизнес-центра нахлынет, и яблоку будет негде упасть.
Обстановка в баре «Вотель» никак не соответствовала моему вкусу. Вот начать хотя бы с названия. Что за «Вотель»? Может, конечно, хозяева имели в виду Вателя, устроителя королевских торжеств при французском дворе, но тогда им следовало бы свериться со словарем, прежде чем писать имя. Клубы сизого табачного дыма, встречавшие посетителей прямо у входа и сопровождавшие на всем пути до барной стойки и столиков, мешали как следует разглядеть мебель и людей, которых, как и предсказывала Марина, становилось все больше. Она, как бульдозер, проталкивалась через довольно плотную стену клиентов у барной стойки в глубину, а я, «как след за кораблем» из известной в свое время песни, шагала за ней, стараясь не отставать.