– Если было так, как ты говоришь, то связь отсутствует, – не согласился Андрей. – Тогда перед нами самое большое совпадение из всех, с какими мне приходилось сталкиваться. Всех этих людей объединяет Светлогорская больница. Сейчас Карпухин пытается выяснить, в каком именно банке находится ячейка, где погибшая медсестра Наташа хранила свои вещи. Не думаю, что дело только в драгоценностях: в конце концов, не короной же Марии Медичи владела девушка! И не забывай: она, простая медсестра, оказалась счастливой обладательницей приморской виллы. Если это подарок, то необходимо найти дарителя, но попомни мое слово, Паша: в наше время такие подарки делают разве что звездам кино и эстрады. Чем обычная девчонка-лимитчица могла заслужить подобный «королевский» презент? Надеюсь, если нам удастся найти банк…
– Кстати, тут могут возникнуть проблемы, – заметил Павел. – Банки прикрываются так называемой «тайной вклада», и если банк не захочет, то доступ к ячейке не получит даже Карпухин. Для ордера нужны серьезные основания, а у нас одни предположения!
– Да, ты прав, – со вздохом согласился Андрей, запуская пятерню в седую шевелюру. – Между прочим, Карпухин выяснил, что следствие по делу медсестры закончено: она признана покончившей с собой, значит, ордер Карпухину не светит. Либо ему придется договориться с банковским начальством по-хорошему, либо мы должны будем искать серьезные причины, по которым нам ордер так необходим.
– И все это при том условии, что Карпухин вообще разберется с ключом. Ведь нет никаких гарантий, что он и в самом деле от банковской ячейки. Что, если Наташа просто пускала своей соседке пыль в глаза, а на самом деле хранила драгоценности у любовника или вообще – одалживала у богатой подружки?
– А ключ?
– Ключ может быть от чего угодно – от камеры хранения на вокзале, абонентского ящика в каком-нибудь почтовом отделении…
– Кстати, насчет любовника, – внезапно вспомнил Андрей. – Соседка по квартире назвала имя парня, который работает в ночном клубе «Сфинкс». По всему получается, что Сергей был единственным мужчиной, близким покойной. Надо бы его потрясти хорошенько – вдруг он знает, откуда у Наташи взялись такие деньги?
* * *
День и ночь я раздумывала над тем, как бы мне пробраться в кабинет Урманчеева. Причем понимая: того, что мне так необходимо – кассеты с записью моего «сеанса», – может и не существовать в природе. Но я боялась, что психоаналитик все же записывал разговор. С другой стороны, Урманчеев вполне мог хранить записи дома, а уж туда мне вообще никак не добраться. Я убеждала себя в том, что необходимо попасть в кабинет не только ради моего спокойствия. Ведь если Урманчеев пользовался магнитофоном, мы, прослушав кассеты, установили бы связь между ним и пропавшими пенсионерами. Хотя опять же, это просто предположение: зная, что записи могут попасть в чужие руки, психоаналитик наверняка воздержался от них. Мысли о проникновении в его кабинет стали принимать форму навязчивой идеи. Кстати, самого Урманчеева я не видела уже несколько дней. Раньше он часто забегал в отделение, а теперь, кажется, избегал визитов. Не из-за меня ли?
Идя по длинным и полутемным коридорам Светлогорки (поступило распоряжение от главного об экономии электроэнергии), я теперь постоянно чувствовала, что за мной следят. Нет, правда, паранойя! И все же для успокоения собственных нервов мне необходимо было самой участвовать в расследовании, а не только передавать сведения Лицкявичусу. Сегодня, не выдержав, я позвонила Вике и спросила, как идут дела. К сожалению, ничего определенного мне она не сказала, только что ОМР и Карпухин «плотно работают» над моей информацией.
В обеденный перерыв я теперь предпочитала выходить на улицу. Погода чаще всего стояла прекрасная. Я садилась на нагретые солнцем кирпичи парапета под выступающей крышей больницы и пила кофе с бутербродом, бесцельно разглядывая проходящих мимо людей. При свете дня даже ужасная Светлогорка не казалась зловещей: больница выглядела как совершенно обычное медицинское учреждение, населенное не привидениями пропавших и замученных пациентов, а обычными больными, врачами, медсестрами, у которых есть своя жизнь за пределами этих стен. Пациенты выходят отсюда – и больше не вспоминают о том, где провели десяток неприятных дней.
Вот и сегодня я сидела на своем излюбленном месте, радуясь, что никто больше не присмотрел его для обеденной трапезы. Вход располагался за углом, а потому увидеть меня, специально не заглянув в мой уютный закуток, было невозможно.
В самый разгар обеда, когда жизнь стала казаться гораздо лучше благодаря толстому сэндвичу с кучей ингредиентов (Шилов бы умер, увидев, чего я туда намешала!), мое внимание привлекла знакомая фигура со светлой шевелюрой: Антон явно куда-то спешил. Я с тоской посмотрела на недоеденный бутерброд и пластиковую чашку с кофе – жаль было оставлять всю эту роскошь здесь. Однако любопытство пересилило: в руках медбрат нес ту самую спортивную сумку, с которой я в свое время его застукала в бельевой!
Поднявшись и бросив прощальный взгляд на остатки трапезы, которая еще минуту назад казалась такой приятной, я засеменила за Антоном, снимая на ходу халат, чтобы не привлекать внимания: женщина в одежде медсестры не могла остаться незамеченной, а Антон наверняка проявит бдительность, если отправился по своим темным делам. Я боялась, что он сядет в общественный транспорт или поймает машину – тогда уж точно мне придется возвращаться на рабочее место. Через пару кварталов я поняла, что медбрат, к счастью, не собирается никуда ехать. Дойдя до автобусной остановки, он свернул в скверик и пошел по усыпанной гравием дорожке. Это оказалось мне очень даже на руку: теперь парень точно никак не сможет меня заметить за густыми кустами.
Антон прошел скверик насквозь и остановился около длинного синего забора, окружающего строительную площадку. На заборе красовался огромный плакат с надписью крупными буквами: «Пентхаусы за полцены!». Ниже располагались телефоны для тех, кого привлечет реклама. Видимо, предполагалось, что столь щедрое предложение мгновенно соберет толпы желающих приобрести пару-тройку пентхаусов, пока на них такая колоссальная скидка.
Поставив спортивную сумку на траву, медбрат осмотрелся, вытащил пачку сигарет и нервно закурил. Некоторое время ничего не происходило. Потом я услышала, как где-то рядом притормозила машина, и через несколько минут на импровизированной дорожке, представляющей собой деревянный настил, огибающий стройку, появился молодой человек – невысокий, круглолицый, с модной стрижкой. Одет он был в джинсы и черную футболку, а в руках держал барсетку. С моего места я прекрасно все видела, но вот слышать, к сожалению, не могла ни единого слова. Очевидно, парни были знакомы: они поздоровались, как старые друзья. Незнакомец присел, раскрыл сумку и быстро изучил ее содержимое. Значит, это и есть дилер, или как там он называется?
Парень застегнул «молнию» и поднялся. Вытащив из барсетки полиэтиленовый пакет, протянул его Антону. Тот развернул сверток. В нем оказалась довольно увесистая пачка денег. Медбрат тщательно пересчитал купюры таким образом, который явно говорил о многолетней привычке: так считают деньги кассиры и работники банков. Незнакомец что-то сказал – очевидно, пошутил. Антон рассмеялся.