Однако на визите Паши неприятности не закончились. Практически сразу же после его ухода прибежала перепуганная Светлана. Она сказала, что матери плохо и надо вызывать «Скорую». Так как эта ответственность всегда лежала на мне, я набрала номер, объяснила ситуацию и отправилась к соседке. Медики приехали быстро, сделали инъекцию и ушли восвояси – а что еще, собственно, они могли предложить инвалиду? Госпитализацию? Уж мне-то, как никому другому, известно, что больницы отказываются принимать лежачих пациентов ввиду невозможности предоставить им надлежащий уход, и происходит это лишь в крайнем случае, когда на кону жизнь и смерть человека. К счастью, сегодня не тот случай.
Я оставалась с Голубевой, пока она немного не пришла в себя.
– Я решила проблему, Агния, дорогая, – с трудом ворочая языком, проговорила больная, немного придя в себя.
– Проблему? – не поняла я. – Вы о чем, Галина Васильевна?
– Со Светой, – ответила она. – Теперь могу и умереть спокойно…
– Да ладно вам все смерть призывать! – потрепала я ее по здоровой руке. – Все будет хорошо.
– Теперь точно так и будет, – слабо улыбнулась она и устало смежила веки: снотворное начинало действовать.
* * *
Я сидела в маленькой уютной кондитерской напротив метро «Озерки» и грела руки о чашку с кофе. Честно говоря, больше всего на свете я боялась, что Шилов не придет после того, как увидел у меня в квартире Павла. Чтобы позвонить Олегу, мне нужно было переступить через собственную гордость, чего я никак не могла заставить себя сделать. Поэтому я трусливо послала ему сообщение, приглашая встретиться.
Он пришел. Когда я повернула голову на звук открывающейся двери, то на мгновение замерла, увидев Олега. Я все пыталась забыть, как он привлекателен. Сейчас, снова увидев его высокую фигуру в отлично сидящем коричневом пальто, светлые волосы, чуть припорошенные снегом, я испытала одновременно радость от предстоящей встречи, разочарование от того, что он все так же хорош, как и в тот вечер, когда убежал от меня вниз по лестнице, и боль, потому что понимала: он принадлежит другой женщине.
Олег снял пальто и молча уселся напротив меня.
– Ты хотела поговорить, – сказал он сухо. – Я здесь.
Я вкратце изложила ему результаты своего маленького расследования. Он слушал молча и очень внимательно. Когда я закончила, Олег сказал:
– Ты что-то недоговариваешь. С чего это вдруг тебе приспичило заняться этим делом?
Я глубоко вздохнула, еще не уверенная в том, стоит ли рассказывать Шилову о моих предположениях.
– Это может иметь отношение к тому, что случилось с Гошей.
– С Савельевым? – переспросил Олег. – С тем, что его сбила машина?
– Да. Кстати, как он?
– Его отвезли в Поленовский институт, – ответил Шилов. – Сегодня утром.
– Это хорошо.
– Почему это хорошо? У парня тяжелые повреждения головы, возможно, пострадает мозг, а ты говоришь – хорошо?
Его серо-зеленые в крапинку глаза буравили меня насквозь.
– Это хорошо, – выдавила я, – потому что, если я права в своих предположениях, у Поленова Гоша будет в безопасности.
– Я тебя не понимаю! – развел руками Олег. – Ты можешь толком сказать, о чем говоришь, Агния? Объясни по-человечески!
Я знала: стоит мне открыть рот и начать делиться с Шиловым своими предположениями, ничего вернуть будет уже нельзя. Возможно, я не права и у меня паранойя, но внутренний голос подсказывал, что в этом деле слишком много совпадений, и если их не сложить воедино, чтобы получилась цельная картина, может случиться еще что-нибудь, чего исправить будет уже нельзя.
– Понимаешь, – начала я, – у меня создалось впечатление, что произошедшее с Гошей несчастье… В общем, оно могло быть и неслучайным!
– Что?!
– Из того, что рассказал мне Павел…
При упоминании этого имени лицо Олега потемнело, но он не произнес ни слова.
– …я заключила, что Гошу могли сбить намеренно. Водитель уехал с места происшествия. Паша сказал, что он появился ниоткуда – вынырнул из-за поворота и ударил Гошу, когда тот возвращался от ларька.
– Допустим даже, что это так, – кивнул Олег. – И что?
– Помнишь, ты удивился, когда Багдасарян написал в своем заключении, что извлеченный у Васильевой в результате вскрытия протез оказался не «Зиммером», как полагалось по документам, а «СПАНом»?
– Разумеется, помню. Караев сказал, что произошла ошибка, и спорить с этим невозможно, потому что есть только его слова и результаты вскрытия. Допускаю, что, проводя в среднем по четыре операции в день, он мог и напортачить с протезом. Теперь, однако, это не имеет никакого значения, потому что Розе Васильевой уже неважно, что именно ей поставили, ей все равно никогда не придется воспользоваться ни «СПАНом», ни «Зиммером»! Служебное расследование практически закончено. Адвокат Васильевых сработал хорошо, и, судя по всему, больницу здорово «пощиплют» в материальном плане.
– Мне всегда казалось, – тихо произнесла я, – что отвечать должен тот, кто виноват.
– А это что значит? – не понял Олег.
Я полезла в сумочку и вытащила ксерокопию результата анализов Розы Васильевой.
– Вот, – сказала я, подвигая бумажку к Шилову.
Он взял ее в руки, быстро просмотрел и спросил:
– И что? Эту же бумагу мы представили адвокату Васильевых!
– Нет, не эту. Посмотри внимательно на протромбин.
– Протромбин? Да тут нет про…
Олег внезапно осекся, так как до него, видимо, дошло.
– Погоди, – пробормотал он, – что это такое?
– Это – предоперационный анализ Васильевой, – ответила я.
– Без протромбина? – уточнил он. – Я правильно понимаю?
Я кивнула.
Шилов шумно вздохнул и откинулся на спинку стула, прикрыв глаза. Через несколько секунд он снова их открыл и уставился на меня.
– Значит, – опасно спокойным голосом заговорил Олег, – все это время у тебя была эта бумага, и ты молчала? Молчала, хотя знала, что ведутся и служебное, и независимое расследования?! Почему?!
Наверное, Шилов закричал бы, если бы его не сдерживала обстановка, в которой мы были далеко не одни.
– Потому, – ответила я, – что это выглядело бы… В общем, выглядело бы…
– Это выглядело бы так, будто ты закладываешь своего бывшего любовника новому? – безжалостно закончил Олег, буравя меня взглядом.
Я ничего не ответила. Вместо этого я отпила из своей чашки уже ставший холодным кофе – просто чтобы что-то сделать и не сидеть истуканом. Я понимала, что виновата, но наказать меня больше, чем я наказывала себя сама, храня тайну Роберта и не имея возможности о ней никому рассказать, вряд ли возможно. Наверное, Олег это понял, потому что сказал: