– Извращенец! – промурлыкала я, слизывая воду с его плеча.
– Ага, – ухмыльнулся он, – это я – извращенец? А ты тогда кто?
Вместо ответа я повторила манипуляцию с другим плечом.
– Давай-ка я тебя вымою, – сказал Олег, берясь за мочалку.
– Я, по-твоему, грязная? – возмутилась я.
– Естественно! Шляешься целый день по городу, не емши не пимши, собираешь пыль и выхлопные газы. Чем ты хочешь пахнуть сегодня? – прервал он сам себя, выбирая гель для душа.
Я сама не своя до запахов. Некоторые предпочитают косметику вообще без запаха, но я таких людей не понимаю. Так приятно втягивать ноздрями незнакомый, но приятный запах – смеси фруктов, травяного настоя, жасмина или розы. При переезде я прихватила с собой пару дюжин шампуней, гелей и масок для волос. На следующий же день я не обнаружила их в ванной. На мой вопрос Олег ответил просто: «Нечего всякой гадостью травиться!» – и дал мне взамен несколько пластиковых бутылочек натуральной косметики индийской фирмы «Альпана». Поначалу мне показалось, что их содержимое пахнет недостаточно сильно, но потом решила, что Шилов прав: от природной косметики и не может нести, как из чана с варящимся фруктовым мылом на основе метилпарабена!
– М-м-м, – протянула я, размышляя. – Даже не знаю...
– Как насчет гибискуса? Или лучше лотос?
– Пожалуй, гибискус, – выбрала я и, ловко повернувшись, подставила Олегу спину.
Когда он залез со мной под душ в первый раз, я немного растерялась – и это несмотря на то, что мы уже к тому времени давно спали вместе! Славка никогда не проделывал ничего подобного, не говоря уже о Роберте, поэтому мне стало неловко. Я всегда считала личную гигиену делом сугубо интимным, поэтому мытье в душе не воспринималось мною как нечто коллективное (за исключением разве что общественной бани). Олегу удалось в корне изменить мои представления о том, чем можно заниматься в душе. Его руки мягко скользили по моей коже, и я получала чувственное наслаждение просто от того, как он проводит ладонью с мочалкой по моей спине, ниже спины, по ногам и возвращается выше, к груди... Я охнула, а Олег одной рукой развернул меня к себе, и я уткнулась носом в его грудь – такую гладкую, теплую и вкусно пахнущую гибискусом.
На принятие душа мы потратили гораздо больше времени, чем ожидалось, а потом плавно переместились на новый диван в гостиной – просто потому что до спальни слишком далеко бежать. И только лишь минут через сорок мы попали наконец на кухню. Ужин остыл, но нас это нисколько не волновало: мы поглощали его, не обращая внимание на такие мелочи.
– Слушай, – внезапно сказала я с набитым ртом, поймав мысль, которая мучила меня вчера, – ты случайно не знаешь, что может означать слово «homunculus»?
– Homunculus? – наморщил лоб Олег. – Где ты это взяла?
– Да вот все пытаюсь расшифровать дневник твоей покойной пациентки, – пояснила я. – Это слово встречается там несколько раз. Хотела в Интернете глянуть, да вот не успела.
– Погоди-ка! – Лицо Шилова просветлело. – Кaжется, homunculus – это термин из нейрохирургии. Точнее, он называется «Гомункулус Пенфилда».
Да, ведь отец Олега – известный нейрохирург, который работает в Московской ЦКБ! Он хотел, чтобы и Олег пошел по его стопам, но тот почему-то предпочел ортопедию – пути господни неисповедимы.
– И что это за зверь такой, этот гомункулус? – спросила я. – И кто такой Пенфилд?
– Американский нейрохирург, работал, если мне не изменяет память, с самим Рокфеллером, который спонсировал создание института для изучения хирургического лечения эпилепсии – чем, собственно, Пенфилд и занимался практически всю свою жизнь. Кстати, он оказался неплохим писателем, и его роман «Факел» о жизни Гиппократа издавался в России. А гомункулус... Я, понимаешь ли, не специалист в этой области, и отец, конечно, ответил бы тебе полнее. Насколько я помню, Пенфилд использовал информацию, полученную в ходе операций на мозге, для создания функциональных карт коры мозга. Он применял метод электрической стимуляции отдельных участков мозга и, таким образом, установил точное представительство в коре головного мозга различных мышц и органов тела человека. Схематично его изображают в виде «гомункулуса» – человечка, части тела которого пропорциональны зонам мозга, в которых они представлены. Поэтому пальцы рук, губы и язык с большим числом нервных окончаний изображаются крупнее, чем туловище и ноги. Вот, пожалуй, и все, что я помню.
Я с восхищением посмотрела на Олега. Господи, он еще извиняется за то, что помнит недостаточно!
– Тебе бы в «Что? Где? Когда?» играть! – сказала я, чмокая его в подбородок. – Ты – гений, Шилов, ты знаешь об этом?
– Тебе нужно почаще мне напоминать, – усмехнулся он, возвращая поцелуй. – Мужчины любят похвалу.
– Ага, – согласилась я. – Как маленькие дети.
– Ну, дети мы во всем, кроме...
– Кроме…
– Ты уже доела?
* * *
– Как она? – спросила я у дежурной сестры Инги в реанимации.
– Не очень, – покачала она головой. – Большая кровопотеря – уже переливали вторично. Возможно, понадобится еще раз это сделать.
– А что за парень сидит у входа?
– Это из милиции, – понижая голос, ответила медсестра, хотя он никак не мог нас услышать.
– Да что вообще происходит? – удивилась я. – Кто эта девушка, что ее так охраняют?
– Или сторожат.
– Сторожат?
Об этом я как-то не подумала. Интересно, почему она так важна?
– Кстати, к ней приходили, – добавила Инга. – Мужчина. Красивый такой, холеный. Седой.
Лицкявичус, поняла я. Значит, пациентка – действительно его дочь? Та самая дочь, которая ушла из дому много лет назад и никак не поддерживала связь с родителями?
– Они разговаривали?
– Не-а, ведь она в отключке, – покачала головой Инга. – Он просто посидел с ней – молча. Потом с ментом разговаривал – не с этим, а с тем, что раньше тут сидел.
– А о чем они разговаривали?
– Понятия не имею – тихо очень было. Вы его знаете? Ну, мужчину этого?
– Да, знакомы, – уклончиво ответила я. – Ладно, держи меня в курсе ее состояния!
Что ж, вот и еще одна тайна Лицкявичуса. Я уже свыклась с мыслью, что, скорее всего, никогда не разгадаю этого человека, а значит, пора успокоиться и не пытаться объять необъятное. Тем не менее непонятно почему, но меня интересовало и волновало абсолютно все, что касается главы ОМР.
Этот день был сравнительно легким – всего три операции на хирургии, причем несложные, и я сумела выбрать время для звонка Вике.
– Ну, как там анализы Агеевых? – выпалила я, лишь только девушка сняла трубку.
– Вообще ничего общего! – торжествующе воскликнула Вика. – Сергей Агеев никак не может быть отцом Владика! Сама собиралась вам позвонить, да вот замоталась.