– Да вот думаю, какую материальную выгоду можно извлечь из сайта «Парацельс. com»? Никаких товаров они не предлагают, ничего не рекламируют…
– Они набирают неофитов, – заметила Вика как бы между прочим. – Вербуют, значит.
– Вот и встает вопрос – зачем? – подал голос Павел Кобзев, до этого молча прислушивавшийся к разговору и не подававший признаков жизни, как и Леонид, нервно теребящий свои ногти с безупречным маникюром. – Зачем им нужны новые члены – чтобы делать дурацкие снимки в моргах?
– Знаете, – осторожно вступил в беседу Никита, – вы, конечно, извините, если что не так, но в этих фотках лично я не вижу ничего сверхъестественного. Когда я учился в Военно-медицинской, мы тоже любили выпендриваться, и у меня до сих пор сохранились снимки нашей группы в обнимку со скелетами, колбами с органами и так далее! И в морг мы любили захаживать, хоть нас и гоняли: ну, посудите сами, как можно выучить анатомию по картинкам в учебнике? Нужна практика, необходимо самому в кишках поковыряться, чтобы знать, как они устроены и где расположены! Вы же знаете, какие баталии у нас идут за каждый труп, за любую возможность в нем покопаться! Да, антураж оставляет желать лучшего, согласен, но тема вполне понятна: ребята дорвались до возможности запустить лапки внутрь человеческого организма – заметьте, не живого, а мертвого. И что, судить их за это? Не вижу, простите, состава преступления!
Разумеется, в чем-то Никита прав. Всем, кто имеет хоть какое-то отношение к медицине и знает положение дел на кафедрах медицинских вузов, известно, что студентам крайне редко достается что-то, за исключением мышей и лягушек. Это очень плохо, так как в России не принято завещать свои тела для медицинских исследований, в отличие от многих стран Европы. Более того, родственников больных зачастую даже не удается уговорить использовать органы только что умершего члена семьи для спасения чьей-то жизни – чего уж мечтать о том, чтобы они позволили забрать тело для исследований! Подобное использование трупов считается в России чуть ли не святотатством, надругательством над человеком. Обычно в анатомичку попадают лишь невостребованные трупы, а это, как правило, старики и инвалиды, которые, как это ни печально, никому не нужны. Вот так и получается, что студенты-медики изучают медицину по книжкам, какая уж тут теория Парацельса о бесконечной практике!
Взглянув на Лицкявичуса, я заметила, что он хмурится.
– Ты меня удивляешь, Никита, – холодно сказал он. – По-твоему выходит, недостаток практики оправдывает неприкрытый цинизм? Этот сайт создавался и поддерживается людьми, не имеющими ни малейшего представления о морали, они упивались своим «творчеством», с удовольствием показывали плоды своих «трудов» всем, кто пожелает, более того, подводили под свою беспринципную позицию псевдонаучную основу, даже Парацельса приплели! Так можно дойти до того, что оправдать вскрытие могил с целью пополнить свою практическую базу или кражу тел из больниц, например.
Никита покраснел: он вовсе не то имел в виду, когда выразил свое мнение, но Лицкявичус не относится к тем людям, с кем не приходится следить за словами, и парень уже жалел о том, что вообще открыл рот.
– Да ладно тебе, Андрей! – вступился за Никиту Павел. – Мы же все понимаем, что он имел в виду.
Лицкявичус не ответил – возможно, просто не успел, потому что дверь в кабинет распахнулась, и вошел Карпухин. Сказать, что он выглядел довольным, значило не сказать ничего: майор сиял, как медный гривенник.
– Хорошо, что дождались меня! – радостно сказал он, плюхаясь на ближайший к двери стул. – Новости хорошие – просто превосходные.
– Ну так не тяни! – сказал Лицкявичус, отводя тяжелый взгляд от Никиты и позволив парню вздохнуть наконец полной грудью. – Что за новости?
– Во-первых, – начал майор, – в отношении смерти этой девчонки, Ляны: в лаборатории сделали экспресс-анализ содержимого ее желудка. Результаты, конечно, еще будут перепроверять, и официального заключения пока нет (вы не представляете, чего мне стоило выцарапать предварительную информацию, но дело того стоило!). Тем не менее уже сейчас можно сказать, что Ляна отравлена люминалом.
– Люминалом? – удивленно переспросил глава ОМР. – Тем же снотворным, что обнаружили при эксгумации тела Людмилы Агеевой?
Я невольно напряглась при упоминании имени подруги. По мере того, как шло расследование, я как-то отстранилась от личностного аспекта, и теперь Карпухин напомнил мне о том, что два человека из нашей команды потеряли близких. Я украдкой посмотрела на Леонида. Он сидел прямо, как прилежный ученик на уроке у строгого учителя, весь обратившись в слух. От его обычной апатии не осталось и следа: что ж, наконец и его пробрало. Я бы только порадовалась такой перемене, если бы не трагизм обстоятельств!
– Именно! – победно сверкая глазами, отозвался майор. – Странное совпадение, верно?
– Это дело все целиком состоит из совпадений, – пробормотал Лицкявичус, надавливая пальцами на прикрытые веки: очевидно, бессонные ночи все же дают о себе знать. – Люминал, значит? Его ведь отпускают только по рецепту, да, Паша?
– Только, – кивнул Кобзев: кому, как не ему, психиатру, знать все о снотворных и успокоительных средствах. – Норма отпуска – десять-двенадцать таблеток при обязательном наблюдении врача. Средство довольно сильное, быстро вызывает привыкание при регулярном применении. Лично я стараюсь таких препаратов не выписывать, чтобы потом не было лишней головной боли!
– Вообще удивительно, что у девочки ее лет могло оказаться такое средство, – пробормотала я. – Правда, она ведь лечилась у психиатра…
– Кстати, о психиатре! – хлопнул себя по ляжкам Карпухин. – Я с ним связался, и он сказал, что не выписывал Ляне никаких снотворных. У нее вообще не было проблем со сном. Личность у девицы и в самом деле была очень нестабильная, часто случались истерики, потом накатывала депрессия – особенно когда она еще жила дома. Между прочим, именно ее психотерапевт настаивал на смене обстановки, которая может помочь преодолеть кризис личности. По его словам, они поддерживали постоянную связь, и Ляна изменилась в лучшую сторону, чувствовала себя довольной, говорила, что нашла друзей, они хорошо к ней относятся, и вообще, похоже, была вполне счастлива. Психоаналитик не может объяснить, что вызвало внезапный срыв и желание покончить с собой.
Мы все молча переваривали информацию. Я старалась не смотреть ни на кого из присутствующих, боясь прочесть на их лицах сочувствие.
– Кстати, – продолжал Карпухин, – я поинтересовался у психоаналитика, в чем конкретно состояла проблема Ляны. Он выразил недоумение по поводу того, что девушка могла близко к сердцу принять слова Агнии во время неприятной беседы в палате реанимации. Дело в том, что у Ляны как раз были проблемы с чувствительностью, и ее родители обратились к специалисту по этому поводу. Он сказал, что Ляна страдала синдромом бесчувственности.
– Удивительно! – воскликнул Павел. – Этот синдром, знаете ли, просто так не возникает. В основном он наблюдается у изнасилованных женщин, а также у проституток, которые по определению являются жертвами регулярного насилия.