– Значит, – вернулась я к отправной точке, – вы считали ваш брак хорошим?
– Точно. А все остальные вообще думали, что мы с Юлей – идеальная пара, представляете? Но потом появился этот…
– Кстати, – заметила я как бы невзначай, – в деле нет даже упоминания о сожителе вашей покойной супруги. Не знаете почему?
– Понятия не имею. Хотя, с другой стороны, ему-то зачем ее убивать?
– Из-за квартиры, например. Как его звали, кстати?
– Егор, Егор Лычко. Не мог он из-за квартиры Юлю… Конечно, Егор оставил жене и детям свою и переехал туда, где жили мы, а мне пришлось вернуться к матери.
– А почему вы это сделали, Анатолий? – поинтересовалась я. – Ведь насколько я понимаю, квартира принадлежала вам?
– Неправильно понимаете, Агния! – покачал головой заключенный. – Эту жилплощадь оставила мне тетка по материнской линии. Она умерла, и двухкомнатная квартира в кооперативном доме стала моей. Сначала я жил там один, съехав от матери, потом женился на Юле. Когда объявили приватизацию, встал вопрос о том, как ее осуществлять. Юля настаивала на том, чтобы приватизировать жилье на нас двоих, но мама встала стеной. Выходит, права была! В общем, мы приватизировали квартиру в трех равных долях, а не в двух, да и то мама согласилась лишь потому, что надеялась на рождение детей в будущем. Юле это не понравилось, но она, сами понимаете, сделать ничего не могла. Когда Юля закрутила с Егором, она просто поставила меня перед фактом. Она ведь из Казахстана, идти ей больше некуда, а в квартире одна доля все же принадлежала ей. Вот мне и пришлось переехать к матери опять. А с ней случился инсульт – из-за того, что произошло, и она больше месяца в больнице пролежала. Из-за этого меня так легко и повязали, между прочим!
– Как это? – не поняла я.
– Да алиби у меня на время убийства Юли не оказалось, понимаете ли! – развел руками Анатолий. – На работе выходной случился, мать в больнице, и я, естественно, оставался дома один. Вот никто и не смог подтвердить, что я весь день дома просидел – только к матери сходил на пару часов, а потом вернулся и не выходил до утра.
Да уж, отсутствие алиби является серьезным основанием для того, чтобы счесть человека подозреваемым номер один! Однако, насколько мне известно, только по этому основанию осудить его невозможно.
– У вас не нашли ничего, что свидетельствовало бы о вашей причастности к убийству жены, верно? – спросила я.
– Так-то оно так – не нашли, – закивал Анатолий. – Зато обнаружили лекарства, ампулы разные, шприцы и решили, что я и есть самый виноватый! Как я ни объяснял, что моя профессия обязывает держать подобные вещи дома, это, кажется, мало кого интересовало.
Понимаю. Когда-то сама побывала в похожем положении – просто счастье, что нашлись люди, помогли в трудной ситуации! А вот Анатолию Устименко не повезло… Хоть Карпухин и предупреждал меня не болтать лишнего, но я все же решила кое-что рассказать.
– Послушайте, Анатолий, – осторожно начала я, – лично я вам верю. Дело в том, что у нас имеются кое-какие основания считать вас жертвой следственной и судебной ошибки. Возможно, вашу жену убил другой человек.
Устименко поднял на меня широко раскрытые глаза, в которых застыло недоверие, смешанное с робкой надеждой.
– Правда, что ли? – внезапно осипшим голосом пробормотал он.
– Я пока не могу вам сказать ничего определенного, но мне очень нужно узнать, не было ли в окружении Юлии подозрительных личностей.
– Вы имеете в виду кроме Егора?
– Да, каких-нибудь еще… Например, коллега имел на нее зуб или, скажем, пациентка разозлилась за что-то?
– Нет, – покачал головой Анатолий после недолгого раздумья. – В нашей больнице у Юли проблем не возникало. А вот в прошлой было дело.
– А где она работала раньше?
– В «тройке». Десять лет почти там отгорбатилась, а потом ее попросили – по собственному желанию. Правда, я считаю, Юле услугу оказали, а она злилась!
– Так что там случилось-то?
– Юля едва под статью о причинении смерти по неосторожности не загремела, вот что! У нее умерла женщина на тридцать восьмой неделе беременности. Согласно заключению комиссионного судебно-медицинского исследования основной причиной смерти явилось то, что у пациентки оказался грипп. Над Юлей повисло обвинение в том, что она своевременно не произвела кесарево сечение. При наличии показаний к оперативному родоразрешению она якобы выжидала, вместо того чтобы оказать своевременную помощь роженице, что привело к гипоксии плода, гипоксии беременной, развитию осложнений и, наконец, смерти больной.
– Значит, комиссию назначали? И Юле позволили уволиться по собственному желанию?
– Она была на хорошем счету, а заведующая отделением – ее близкая подруга, – пояснил Анатолий. – Кроме того, больница тоже ведь скандал не приветствовала, поэтому тут же нашлись объяснения тому, почему Юля эту пациентку не прокесарила, и дело зашло в тупик. Она тихонько перешла работать к нам, но отец женщины успокаиваться не желал. Он ходил по инстанциям, требовал открытия уголовного дела. Ему везде отказали, и тогда он стал слать ей письма…
– Письма? – насторожилась я. – Откуда вы знаете, что это был именно он?
– Так некому ж больше!
– А какого содержания письма? – спросила я. – Что именно он писал? Угрожал?
– Да ведь я, знаете ли, не читал, – растерянно моргая, проговорил заключенный. – То есть при мне Юля одну такую писульку получила – ничего, только посмеялась и выкинула. А потом я уже переехал. Но вот пока она еще на старом месте дорабатывала, этот мужик частенько ее у проходной караулил. Как увидит, вскакивает и давай орать, что она убийца, что ее-де отмазывают, покрывают, что в нашей стране справедливости не добьешься.
Он замолчал.
– Ну, а вы-то сами как считаете? – спросила я, поняв, что продолжать Анатолий не собирается. – В смысле Юлиной вины?
– А что тут скажешь? – пожал плечами мужчина. – Меня там не было… Однако, думаю, она все же виновата, случай ведь даже не тяжелый… В общем, зря девчонка померла, я так скажу. И мужик этот, папаша ее, в чем-то прав. Юля, конечно, не хотела ее смерти – да кто в здравом уме этого пожелал бы? Но факт остается фактом, сами понимаете…
– Вы не припомните, как звали этого человека… или хотя бы его дочь?
– Да что вы, я никогда и не знал! Но в «тройке» должны знать, наверное?
Я тоже так думала, правда, существовала опасность того, что из заведующей отделением придется выцарапывать документы с боем. Что ж, сдаваться я не собираюсь: в конце концов, на кону свобода Анатолия Устименко, а это немало. Чем дальше, тем больше я убеждалась в том, что мужик сидит совершенно беспричинно, отбывая чей-то чужой срок. Как могло получиться, что следователь не выяснил того, что узнала я, ведь это могло иметь непосредственное отношение к гибели Юлии! Меня внезапно посетила мысль о том, сколько, должно быть, человек вот так же, как Анатолий, сидят по тюрьмам и колониям по всей стране только потому, что у какого-то следователя не хватило терпения опросить всех свидетелей, выяснить все обстоятельства до конца, – даже подумать страшно!