Водку пили под кустами акации на скамейке во дворе. Валька, правда, пригласил еще троицу знакомых пацанов, каждый из которых пытался сделать глоток побольше и захлебывался водкой. Торганову пить не хотелось совсем, тем более прикладываться губами к бутылочному горлышку после незнакомых ребят, но он, чтобы его не посчитали за недоделанного, подносил бутылку ко рту и делал вид, будто пьет – кое-что, конечно, попадало внутрь, но немного. После чего Коля морщился и вытирал губы рукавом пиджака. Когда водка закончилась, все начали курить. У Серегина пошли по лицу красные пятна, а трое незнакомых пацанов стали одинаково бледными. Один из них начал предлагать взять еще водки, а заодно и таблетки димедрола для большего кайфа. Все уже было согласились идти в универсам и в аптеку, но тут неожиданно стало выворачивать как раз того, кто предлагал вариант дальнейшего проведения досуга.

В школу Серегина не пропустили, но он проник внутрь через форточку мужского туалета на первом этаже. А там в это время пили портвейн мальчики из восьмого класса. Судьба улыбнулась Серегину пьяной улыбкой: или портвейн был плохим, или мальчики слабые, но и Вальке кое-что перепало: в результате он ввалился в сумрачный зал, не понимая, куда попал и почему вдруг стало темно в глазах.

А Торганов танцевал в это время с одноклассницей – той, что исполняла на школьном вечере Первый концерт Чайковского. Он пригласил ее, потому что все танцевали, а она стояла одна у стены и смотрела в сторону.

Он подошел и сказал:

– Пойдем, что ли? Чего так стоять?

Она посмотрела на него и улыбнулась. Ему почему-то казалась, что Таня откажется. Но она подала руку, и они вышли в центр зала.

Он держал ее за талию, а она осторожно дышала ему в грудь.

– Какая ты маленькая, – шепнул он.

– Я еще вырасту: у меня родители были высокие.

«Почему были?» – подумал он и вспомнил, что Таня живет с бабушкой. Кто-то говорил ему, что родители ее погибли, но где и когда, никто не знал точно.

– Ты в первый раз на танцах? – спросил Колька таким тоном, словно сам он только и делает, что посещает подобные мероприятия.

– Да, – тихо ответила она.

– А зачем?

– Тебя хотела увидеть.

У него похолодело внутри: ведь и он не собирался сюда приходить. Но внезапно возникло желание проверить – будет ли здесь Таня, а если придет, то что станет делать. Это было очень странное желание: Торганов тогда и сам понимал это, потому что каждый день видел ее на уроках и никогда не смотрел лишний раз в ее сторону.

Он поразился этому обстоятельству, но танец закончился, и они разошлись к противоположным стенам зала. Один танец они пропустили. А на следующий он поспешил пригласить ее снова. Пересекая зал, видел, как в ее сторону, напрягая торс, направляется десятиклассник. Соперник двигался не спеша, шаркающей походкой, уверенный в своей неотразимости, давая насладиться своим обаянием всем страдающим по нему ученицам школы. «Хоть бы не к ней!» – молил Бога Коля Торганов. Но первый красавец подошел именно к Тане и, усмехаясь, протянул руку. Девочки у стены напряглись. Но Таня покачала головой и, увидев замершего в ожидании Торганова, сама направилась к нему.

Они танцевали среди пар, и он не знал, о чем теперь говорить.

Но перед тем, как закончилась музыка, она шепнула:

– Ты мне очень нравишься.

Он кивнул и ответил:

– Ты мне тоже.

И понял, что не соврал.

Наступила тишина. Надо было снова расстаться, чтобы встать каждому у своей стены. Все пары расходились, но Таня, продолжая держать его за руку, потянула Колю за собой. Центр зала опустел, только на полу остался лежать пьяный Валька Серегин.

Глава десятая

Утром Торганов поехал в комиссию, взял дело Рощиной и выписал из него фамилию адвоката, составившего прошение о помиловании, адрес его конторы и телефоны. Он хотел связаться с ним немедленно, но тут встречу ему назначил издатель, пришлось мчаться, подписывать договор на новую книгу и получать деньги.

К полудню проснулся телефон Алисы. Николай в это время сидел в кабинете Григория Михайловича, а потому и Витальев, и присутствующий там же финансовый директор издательства наверняка слышали, как Алиса кричала в трубку: «Я скучаю, я не могу жить без тебя, я хочу тебя прямо сейчас!»

Он ответил:

– Я тоже.

Ответил тихо, давая понять, что он не один.

Алиса поняла и, не снижая голоса, крикнула:

– О’кей!

И добавила спокойно:

– Папа приглашает тебя к нам на обед. Сегодня в три дня я за тобой заеду.

Торганов посмотрел на настенный календарь с рекламой издательства: была пятница, а следовательно, встречу с адвокатом надо планировать на другой день – скорее всего, на понедельник.

– Я буду ждать тебя дома, – ответил Николай.

Вечером он намеревался заскочить к отцу, но и эту встречу придется перенести.

Пал Палыч внимательно смотрел на Николая и молчал. Паузой воспользовалась Алиса:

– Новую мою программу утвердили: концепция понравилась, только попросили сценарии первых выпусков. А где я их возьму, когда у меня все на импровизацию рассчитано. Отснимем побольше материала, а потом уж смонтируем красиво… – Она посмотрела на отца: – Папа, дай мне денег на собственную программу!

Они сидели на плетеных креслах под пальмами рядом с бассейном, почти на том самом месте, где стоял столик, за которым уединились Торганов с Витальевым в вечер дня рождения Алисы. Сюда она вышла из бассейна в мокром платье, именно здесь начиналась их любовь. В нескольких шагах от невысоких кустиков, на которые он сбросил свой смокинг, а затем и брюки. Алиса тогда едва успела шепнуть: «Плевать на всех! Теперь ты мой!» И вот Николай сидит совершенно по-родственному с ней и ее отцом. Алиса рассказывает Пал Палычу о своих планах, изредка оборачиваясь к Николаю, словно ища у него поддержки.

Шабанов не стал сразу ей отказывать, не стал отговаривать, он беседовал с дочерью, изредка поглядывая на Николая, словно проверяя его реакцию на просьбы Алисы. В какой-то момент Торганову показалось даже, что Шабанов произнесет сейчас: «Денег не дам, вот выйдешь замуж, проси у мужа!» И всем троим будет понятно, кто имеется в виду. В конце концов, они сидят втроем за одним столом. Отец и дочь – два самых близких друг другу человека. Мать Алисы умерла, обстоятельств ее смерти Торганов не знал. Алиса сказала ему об этом на следующий день после знакомства, а он не расспрашивал, что и как, чтобы не бередить ее рану.

– Мне не так уж много надо, – говорила отцу Алиса, – съемочное оборудование арендовать, свет поставить, офис необходим и помещение для съемок снять, транспорт, да еще зарплату людям выплачивать. Тысяч сто или сто пятьдесят долларов должно хватить. Но это реклама быстро окупит. И я тебе все верну.