– Я ничего не хочу доказывать этим людям. – Он показывал на аудиторию студии. – Но каждый из тех, кто слышит меня сейчас, знает, чего хочет он сам и что надо для этого делать. Я промолчу, но, поскольку эфирное время для нашей организации выделено, попрошу сказать человека, который мудрее вас всех, и меня в том числе. – И обращался к крестьянке: – Матрена Ивановна, скажи, родная, что-нибудь.
И старуха смотрела в объектив телевизионной камеры выцветшими глазами и просила тихо:
– Не ссорьтесь, сыночки! И водку не пейте! От злости и от пьянства держава наша рухнет и деток наших раздавит. Любите друг друга и каждого, кто крест на себе носит.
– Что за бред! – кричал в студии кто-то из оппонентов. – Это же пропаганда православия и мракобесия! У нас церковь отделена от государства. Лично я вообще некрещеный по принципиальным соображениям, и детей своих не собираюсь крестить.
А старушка тихо отвечала:
– Каждый крест носит: кто на груди, кто в душе своей, а кто на горбу своем.
Михаил Юрьевич поднимался, осторожно брал за талию старую крестьянку и говорил нежно:
– Пойдем, Матрена Ивановна, отсюда. Пойдем к народу нашему.
Поначалу Рощина приняли за клоуна. В газетах начали потешаться над ним. В другой раз он привез с собой слепого человека в инвалидном кресле, у которого не было ног и одной руки. Все вокруг ожесточенно спорили, и каждый доказывал, что именно за его партией правда. А когда Рощину предоставили слово, тихо стало не только в студии, но и, наверное, во всей стране.
А он произнес:
– Рядом со мной боевой друг. Мы вместе были в «полтиннике», то есть в пятидесятом полку. Я – капитан, он – рядовой. Мне повезло, ему – нет. Он сказал бы вам сейчас пару ласковых, но после тяжелой контузии уже десять лет говорить не может. Хотя как управлять государством, знает лучше вас. Вы уже семь лет у власти, ваши счастливые лица постоянно мелькают на экранах, за семь лет каждый из вас сколотил состояние. А Паша Иванов – кавалер трех орденов, теперь в Ростове на перекрестке Буденновского проспекта и Пушкинской улицы единственной рукой подаяние просит. Проще всего было бы подкатить к вашей Думе на танке и долбануть по всем вам и по «Мерседесам» вашим, но я не буду этого делать: просто приду туда и заставлю вас… Нет, Россию любить даже я не смогу вас заставить, но честно народу служить вы будете!
Сам Рощин был избран в Государственную думу по одномандатному округу, причем процент проголосовавших за него был самый высокий по стране. А вот его партия не перешагнула пятипроцентный барьер, необходимый для прохождения в нижнюю палату. «Народное вече» набрало всего три и семь десятых процента, хотя почти сразу стало доподлинно известно, что некоторые сельские районы почти полностью отдавали свои голоса «Вече». Во многих небольших городах, согласно опросу, не менее половины избирателей шли голосовать за новую партию. Понятно, что в крупных городах живут совсем другие люди, чем в остальной России, но не настолько уж.
Впрочем, в задачу Алексея Романовича как адвоката Татьяны Владимировны не входило выявление заказчиков убийства ее мужа: ему предстояло представить суду свидетелей защиты, в чьих словах не усомнился бы никто.
Пожилая соседская пара, видевшая сразу после убийства выезжающий из ворот дома Рощиных внедорожник, – хорошие свидетели: только кто может утверждать, что это не сообщники Татьяны Владимировны покидали место преступления? Еще один человек, милиционер, видел внедорожник на подъезде к Вешкам, и этот человек внушил бы доверие составу суда. Неподалеку от Вешек был найден обгорелый труп мужчины: милиция никак не связала между собой два преступления, но если удалось бы это сделать, то следствие двинулось бы в другое русло.
Шамин хорошо понимал, что все его догадки по поводу произошедшего в доме Рощиных той ночью, все раскрывшиеся перед ним подробности убийства двух человек останутся всего-навсего предположениями, если не будет найдена связь между всеми событиями той ночи. Если выяснится, что обнаруженный за обочиной дороги труп принадлежит одному из тех, кто побывал в доме Рощиных, – а в этом Алексей Романович не сомневался, – то станет ясно – убийца избавился от соучастника, зная, что больше никто теперь не сможет доказать виновность его самого. Вполне возможно, что одного из убийц могла опознать Татьяна, и потому этого человека убрали. Ее же саму могли пощадить по целому ряду причин, главная из которых, конечно, не та, что она женщина, а то лишь, что именно она теперь владела пакетами акций крупных предприятий и устранение ее могло напрямую вывести на заинтересованное в убийстве Рощина лицо или лишить заказчика возможности в скором времени получить доступ к управлению огромным капиталом Рощина. Политическую подоплеку убийства депутата Государственной думы Шамин не хотел тогда рассматривать, так как фракция партии «Народное вече» в Госдуме была самой малочисленной и влияния на принятие каких-либо важных решений не имела. До следующих выборов времени было много, и потому Рощин как политический противник никому не угрожал.
Алексей Романович размышлял об этом по дороге в Мытищи, куда направлялся навстречу со старшим инспектором патрульно-постовой службы ГАИ капитаном Рудаковым. Первая их встреча состоялась случайно: возвращаясь от соседей Рощиных, Шамин решил срезать путь, проехав мимо Вешек, и даже пожалел об этом сначала. Дорога ремонтировалась, слой асфальта сняли, и теперь на его место засыпали песок и гравий, чтобы положить сверху новое покрытие. Ехать пришлось медленно, к тому же сильный ветер поднимал песчаную пыль, которая покрывала лобовое стекло так, что адвокату приходилось прыскать на него стеклоомывателем и включать дворники, вследствие чего очень скоро из-за грязи ничего нельзя было рассмотреть. Из-за плохой видимости он едва не въехал даже в стоящую на обочине машину ГАИ. Тут же к автомобилю подошел инспектор, представился, как это положено, проверил документы, потом наличие аптечки и огнетушителя. С видимым огорчением на лице хотел уже отпустить Шамина, но тот предложил сигарету, а когда капитан взял ее, спросил:
– Кто ночью двадцать восьмого июля здесь дежурил?
– А что, собственно, произошло?
На самом деле Алексей Романович спросил просто так – наугад, прекрасно понимая, что среди ночи на дороге, где и днем-то движения почти никакого, сотрудники дорожной инспекции стоять не будут. И то, что инспектор пусть вопросом на вопрос, но все же ответил, насторожило адвоката.
– Ничего не произошло, – объяснил Шамин. – Просто когда меня остановили в ту ночь и я вышел, то обронил загранпаспорт, в темноте не заметил, а когда домой вернулся, обнаружил его отсутствие. Все в машине обыскал, но бесполезно.
Инспектор внимательно посмотрел на Алексея Романовича:
– Во сколько это было?
– Где-то без четверти три.
– В это время я черный «Гранд Чероки» тормознул. Из машины вроде другой выходил. Так вы что, внутри находились?
Инспектор еще раз внимательно оглядел Шамина.
– Да вроде и в «Чероки» другой сидел, хотя… А вы точно по этой дороге ехали?