– Мы, кажется, влипли, – произносил он время от времени и сам же пугался своих слов.
Но на него обращали мало внимания, хотя на нервы Филатов действовал изрядно.
– Эх, – бубнил он себе по нос. – Зачем нам это было нужно? Все эти Горцы, Драконы, Пираньи – настоящие монстры, а ведь есть еще Бароло!
Иван боялся всех сразу и еще вездесущих рейнджеров, которые едва ли не каждый день сообщали о ликвидации очередного дезертира.
– Бедные люди, – вздыхал Филатов и тут же вспоминал: – А вообще, какие они люди? Подлые убийцы! Только я один неизвестно как оказался в этой компании.
О друге он почему-то не вспоминал, как и то, с чего все началось.
– Нет, никого жалеть нельзя! Тут уж, назвался груздем, то уж будь любезен быть готовым ко всему.
Он садился в кресло перед телевизором, переключал каналы в поисках криминальных новостей и повторял:
– Посмотрим, посмотрим… Ну, что там у нас? Кого еще грохнули к этому часу?
Время от времени он отрывался от экрана, вскакивал, вбегал на кухню и заглядывал в холодильник из пустого интереса, прекрасно зная, что находится внутри.
И тоже говорил:
– Посмотрим, посмотрим… Ну, что там у нас?
А потом кричал, чтобы услышали находящиеся в кабинете Волошин и Вера:
– Ну, что притихли?
После чего произносил негромко уже для себя:
– Каждому по делам его. А я вообще ничего плохого никому никогда не сделал…
Припадок гуманизма у Филатова начался совершенно неожиданно. Волошин с Верой на кухне пили зеленый чай, когда к ним ворвался самый безобидный человек на свете:
– Леша, скажи мне, только честно: на твоей совести есть преступления? Может, ты совершил что-то такое, за что теперь несешь наказание?
– Одно преступление есть на моей совести, – признался Волошин. – Однажды я дал уговорить себя сумасшедшему приятелю…
Но Иван уже не понимал шуток, лицо его стало багровым, он помялся и наконец выдавил:
– А я убийца.
– Прекратите! – попыталась остановить его Вера.
– Нет, я расскажу – пусть знают все. Однажды в детстве, может быть, в четвертом классе, я участвовал в убийстве.
Голос его становился все тише. Из багрового лицо его стало белым, и потому слушатели оторопело смотрели на Филатова, уже почти веря в этот бред.
– Во дворе, где я жил, вырыли котлован и начали заливать фундамент для будущего дома. Я возвращался из школы, как вдруг увидел толпу мальчишек, которые стояли на краю ямы и швыряли вниз камни. Они смеялись, а мне стало интересно, и я подошел к ним лишь из любопытства. На дне котлована метался маленький котенок – в него летела мелкая щебенка и комья сухой глины. Котенок даже не мяукал: у него, наверное, голос пропал от страха. А у меня не было злобы, впрочем, и жалости к несчастному тоже не нашлось. По крайней мере, в тот момент.
– Чего встал? – крикнул мне кто-то. – Давай кидай!
Я схватил камень и сильно бросил.
Иван замолчал и отвернулся.
– Самое ужасное, что я попал, хотя не хотел. Я даже не целился, мне было даже все равно, попаду или нет – все бросают, и я кинул камень. Но именно он попал котенку в голову. Все закричали «ура!», некоторые от азарта, некоторые, может быть, из удовольствия от участия в запретном действе, некоторые хриплыми от ужаса голосами. У меня же все содрогнулось внутри. Потом, уже дома, когда мама решила, что я болен, и уложила меня в постель, озноб тряс мое тело, слезы текли из моих глаз; я плакал, и мне хотелось только одного: чтобы котенок остался жив. Чувство, которое лихорадило меня, было не стыд, а гораздо больше, это была не совесть, а что-то уж совсем невыносимое – только ночью понял: я боюсь самого себя и того, что могу совершить в будущем. Вот такой я негодяй! Презирайте меня все!
– Успокойся, – произнес Алексей, – это был всего-навсего котенок.
После его слов Вера вскочила:
– Это еще хуже, чем убить человека. Убийство человека можно оправдать: самозащита или же убийство на войне, а маленькое беззащитное животное, которое не могло никому причинить зла, а только радовало окружающих…
Девушка выскочила из комнаты и, судя по шагам, направилась в кабинет к компьютеру. Филатов проводил ее взглядом и шепнул:
– Теперь ко мне этот котенок во сне приходит, трется о мои ноги и ехидно улыбается. Два раза уже приходил. А нынешней ночью мяукнул и сказал: «Ты – следующий!»
Иван посмотрел на друга, и Волошин почувствовал, как похолодела спина. Алексею стало вдруг страшно, и в то же время он понимал, что страшно ему уже очень давно, он боялся всего на свете, но пытался скрыть это. И длился этот кошмар не месяц, он наступил еще задолго до игры, Волошин жил с ним, может быть, почти всегда притворяясь смелым и стараясь не думать о страхе. Только сейчас, когда осознал наконец, что пугает его не только возможность кого-то лишить жизни, но в первую очередь необходимость убить в себе человека. Московский мальчик убил самого себя тогда, когда понял, что ему уже не быть прежним, все лучшее осталось позади: любовь к бабушке, забота о родителях, он сам, мечтающий стать значительным человеком. Когда-то герой Достоевского не смог оправдать убийство даже ради великой цели. А уж ради денег – это и вовсе уничтожение своей собственной души.
– Подойдите ко мне, – раздался голос Веры.
Волошин вошел в кабинет и встал за спиной девушки, а следом за ним осторожно, словно боясь получить страшное известие, прокрался Иван.
На экране монитора мигал розовый баннер: «Браво, Леденец!» Непонятно было, откуда пришло сообщение и что оно означало. Алексей непонимающе посмотрел на девушку, а та сказала, но не ему, а просто так, в пустоту:
– На вашем счете, Алексей Алексеевич, почти десять миллионов долларов. Это за Бароло, – объяснила Вера. – Его кто-то… Кроме того, на ваш счет зачислены бонусы из средств игроков, выведенных из игры рейнджерами. Ведь прошел уже месяц, а по условиям игры…
Вера замолчала. Условия и без того были хорошо известны Волошину и Филатову: деньги участников, которые пытались обмануть организаторов, нарушить правила, исчезнуть или передать информацию посторонним лицам или организациям, – всех тех, кого выводили из игры никому не известные рейнджеры, должны были поступить на счет лидера – того, кто по итогам месяца окажется лучшим. А им оказался Минтон, другими словами, Алексей Волошин.
– Но я никого не убивал, – растерялся Алексей. – При чем здесь этот итальянец, которого я и в глаза не видел?
– Да какая разница! – с явным удовольствием произнес Филатов. – Побольше бы таких игроков, как этот Бароло, если бы все так работали, как он, то мы бы давно стали миллиардерами, а игра бы закончилась. Каждому по заслугам его. Чем больше человек сделал в жизни гадостей, тем ужаснее будет его конец… Разве не все равно, кто его убрал. Записали победу на твой счет – очень хорошо. Повезло тебе, Леша, сидишь тут…