– Значит, теперь вы… то есть мы занимаемся не только расследованиями?
– Охраной предприятий, причем не только фейс-контролем на проходных, но и экономической безопасностью: проверяем надежность новых партнеров наших клиентов, их состоятельность и репутацию. Занимаемся физической защитой и даже открыли школу по подготовке телохранителей. Кстати, я сейчас просматривал видеозаписи наружного наблюдения, которые были сделаны возле банка, нами охраняемого. Ребята сказали, что заметили там Алиходжаева. Тебе, наверно, интересно это будет. Взгляни!
Костя снова включил телевизор, перемотал запись. Васечкин приблизил лицо к экрану и увидел, как из подъехавшей машины вышел человек в короткой кожаной куртке и в кепке-бейсболке, надвинутой на глаза. Человек подошел, судя по всему, к дверям охраняемого объекта, поглядел на вывеску, повернулся, сел в машину и уехал.
– Что думаешь? – спросил Сошников. – Лично я считаю, что это не он.
– На самом деле это и есть Алиходжаев Мурад Пашаевич, семьдесят пятого года рождения, уроженец города Батайска Ростовской области, образование – незаконченное среднее. Трижды судимый и однажды оправданный. А теперь – что я думаю по этому поводу…
Только теперь Сергей Васечкин понял, что пришел туда, куда и должен был прийти. Ничего не бывает случайного в этом мире.
– А думаю я вот что. Алиходжаев, или Алик Бешеный, как его называют, ничего просто так не делает и куда попало не приезжает. Он, в отличие от других наглых бандитов, далеко не трус и к деньгам относится просто. Есть они – хорошо, нет – тоже неплохо. Он презирает тех авторитетов, кто подался в коммерцию. Сам он даже крышеванием не занимался, считая, что это его унижает. Грабежи, рэкет, похищение людей с целью выкупа – это по его части. Он просто мог взять хозяина или директора любого крупного предприятия и назначить выкуп. Его люди связывались с «крышей» и выдвигали условия. Те, как правило, сразу соглашались. Им, разумеется, Алик Бешеный отстегивал. При этом он не считался беспредельщиком и вопросы на всех бандитских терках всегда решал в свою пользу. Его люди еще машины угоняли, потом звонили владельцам и предлагали найти за пять тысяч баксов, в залы игровых автоматов заходили запросто и забирали выручку, сообщали при этом о договоренности с хозяином и совали под нос дежурному администратору телефон с набранным номером владельца зала. Тот, как правило, подтверждал: с Алиходжаевым никто ссориться не хотел.
– Мне известно о его участии в наркотрафике, – подсказал Сошников.
– Постоянных каналов он не держит – подвернется возможность доставить, сделает и это. Реализацией его люди не занимаются. Даже для Алиходжаева это опасный бизнес. Могут и его, в случае чего, как поросенка. Если он сейчас оказался возле банка, то, значит, вскоре начнет действовать. Вероятно, по обычной схеме: похитит кого-нибудь из первых лиц или кого-нибудь из членов их семей.
– Но наше агентство не бандитская крыша: мы договариваться с ними не будем.
– Скорее всего, ему на нас плевать. Или же у него теперь иная схема. Может, он кого-то хочет внедрить в охрану, чтобы потом организовать налет. Или еще что-то. Чем наглее преступление, тем больше Алиходжаев нравится сам себе. У него никогда не было своей квартиры, снимает обычно самые простые в домах с самыми грязными лестницами, где обитают лишь алкаши и маргиналы; он никогда не покупал на свое имя машину или мобильный телефон…
Васечкин посмотрел на друга и начальника внимательно.
– Костя, поручи это дело мне.
– Считай, что оно твое. Оперативная группа в твоем полном распоряжении.
Они сидели и говорили о деле, в котором оба были неслучайными людьми. С каждой минутой разговора Сергей все больше убеждался в том, что пришел сюда надолго, словно всю жизнь искал именно это место работы. Здесь не будет запарки и спешки, а только холодный расчет и профессионализм. Главное, не будет нервных начальников, сытых и давно забывших, что такое настоящее дело.
– Ты сам ушел или тебя выставили? – спросил Сошников. – Если сам, то разрешение на ношение оружия сохранил, надеюсь.
– Да, но в конце года его придется продлевать.
– Не проблема. Я тебе и оружие выдам; только ты, как водится, представь справки от психиатра и от нарколога.
Открылась дверь, и в кабинет вошла жена Сошникова Катя, принесла кофе и бутерброды.
– Сережа, расскажешь как-нибудь, – попросила она, – как того маньяка взял, а то слухи всякие ходят.
– Да чего рассказывать: взял и взял.
Катя посмотрела на мужа, и тот показал глазами на дверь – потом, дескать.
– Все-таки, – попросил Константин, – мне расскажи, как это было.
Васечкин не стал отмахиваться и начал рассказывать:
– Случайно взял. То есть взял не случайно. А вот обнаружил – да, случайно. Ведь все наши фотороботы, как выяснилось, не совпадали с оригиналом. Да и распечатываются они сам знаешь как – ничего разобрать нельзя. Что бы там ни писали в ориентировках: молодой, мол, славянской внешности. А на распечатках старые негры получаются.
А тогда я вижу: идет мужик лет тридцати с девочкой лет семи. Отец с дочкой, думаю, а потом приглядываюсь, чую, что-то не так. Во-первых, отец дочку за руку бы держал, вдоль проезжей части идут как-никак. Потом мужчина частенько в процессе движения наклоняется к ней, будто шепчет. А зачем шептать, на улице можно громко разговаривать и головой не крутить, глядя по сторонам… Тем более когда с собственной дочкой. Но оглядывается тот мужик постоянно, словно опасается чего. Пристроился я за ними. Прислушиваюсь. Что мужик говорит, не слышу, а девочка интересуется, когда же, наконец, зоопарк будет, где медвежата родились? А зоопарк далеко, к тому же идут они совсем в другом направлении. И по ходу их движения как раз огроменный пустырь имеется, заросший густым кустарником. Рядом трасса и железная дорога, все вокруг шумит и грохочет. Там уж кричи не кричи – не слышно будет. Подошел я к мужику, удостоверение показал и попросил предъявить документы. Он сразу в карман не полез, а вижу, что растерялся, испугался даже, но на секунду, не более. А потом достал служебный пропуск для прохода в театр оперы и балета. Говорит: «Простите, но у меня только такой документ: я состою в труппе всемирно известного театра, а сейчас вернулись с гастролей, и я с ребенком решил погулять…»
– Да-да, я помню, – усмехнулся Сошников, – маньяк Лисочкин работал в театре сантехником.
– Тогда я девочку спрашиваю: «А тебя как зовут, красавица?»
Она подробно так: мол, меня зовут Марина Александрова, я учусь в первом «Б» классе школы номер пятьсот восемьдесят какой-то…
Девочка подробно так излагает, я за мужиком наблюдаю искоса, а нутром чую: он – тот гад, которого мы два года ищем, носом землю роем… Так заныло внутри… Ну, ты представляешь, как это бывает. Тогда девочку спрашиваю: «А как дядю зовут?»
– Дядя Владик, – отвечает она, – он работает в зоопарке. Сейчас мы идем смотреть новорожденных медвежат.