– Рыжая, ты, в самом деле, пальцем в небо, – примирительно сказал «Глок». – Не настолько же мы освинели, чтобы Олечку… да еще тут же, во дворе. И не будет Крокодил на нас с пулеметом наезжать, он мэн крутой, но не дурак и соображает прекрасно, что наши тут ни при чем… Это ж явно тот Чикатила, который с шарфиками… Нет, ну что ты, в натуре?
– А ты что, за всех в этом шалмане подписываешься?
– Ну. Крокодил, ты знаешь, дает установки получше Кашпировского. Хоть с Олечкой он и лялькался чисто эпизодически, ни один паренек с понятием на нее в этом кабаке не поднял бы ни глаза, ни грабок.
– Верю, – сказала Даша. – Вы ж не самоубийцы еще… А что вообще слышно?
– Я тебе что, стукач?
– А я тебя что, вербую? А, Барсук? – припомнила Даша его рабочий псевдоним. – Я, наоборот, куриной слепотой страдаю, если ты видишь у себя пушку за ремнем, так я ее в упор не вижу… И не надо мне лопотать про высокооплачиваемых адвокатов. Сам понимаешь, в таком поганом деле вот-вот пойдут чрезвычайные меры, всякие там «Петли» и «Неводы», и ваше верховное главнокомандование, которое беспредела тоже не приветствует, таких вот барсучат дюжиной сдаст, если что… Не веришь? Вот никто мне на глаза не попался, а ты попался… Ну не мочканешь же ты меня, солнышко, прямо здесь?
– Рыжая, мы тебя по жизни уважаем…
– Вот и чирикай. Кто слышал, чего слышал…
– Да никто ничего не слышал. Центровые, правда, что-то там лопотали насчет азеров…
– Ну?
– Баранки гну. Идет базар, что девочек мочит черный. Если найдут…
– Кто из центровых?
– Да я помню? Пили намедни, вот за столом и вылетело…
– Ольга часто здесь бывала?
– Обедала, считай, что ни день. Одна. Пельмешки все же тут добрые.
– Ладно, – сказала Даша. – Имей в виду: если вы тут что-то конкретное узнаете, и я этого не узнаю – будет вам кадриль с перезвонами… Усек? Под микроскоп возьму ваше бистро, и с кем надо встречусь, добро получу… Веришь? Телефончик мой, если понадобится, в момент найдешь, ты ж не сосунок…
…При словах «конспиративная квартира» или «явка» у человека непосвященного в воображении обычно вспыхивают крайности – либо уединенная вилла с камином, либо сырой подвал с нависшими сводами и шмыгающими мышами. Первая крайность происходит от неумеренного потребления шпионских фильмов, вторая – результат многолетних трудов историков большевизма. На самом деле и шпионы, и большевики старались и стараются крайностей избегать.
Сыскари – тоже. Хотя, возможно, виной тому еще и стойкое безденежье. У шпионов за спиной – могучий бюджет ЦРУ, а у большевиков были хваткие ребята, лихо чистившие банки, в отличие от нынешних, обходившиеся без взводов автоматчиков и хитрой электроники…
Словом, это была стандартная однокомнатная «хрущевка» с минимумом мебели, имевшей такой вид, будто она досталась в наследство от легендарного полицейского пристава Мигули и с тех пор не ремонтировалась. На диване, впрочем (который здесь вроде бы и ни к чему), обнаружилось новое покрывало, и Даша в который раз заподозрила, что обормот Толик, красавец с лихими усиками белогвардейского поручика, использует сию конспиративку для далеких от сыскной работы целей. И в который раз, конечно, пообещала себе закрыть на это глаза.
Ровно в четырнадцать ноль-ноль немелодично тявкнул дешевенький звонок – шалава оказалась пунктуальной. Впрочем, столь вульгарное определение отнюдь не подходило к утонченной юной даме в серой шубке и белой пуховой шали, каковую Даша узрела, открыв дверь. Даша повидала тружениц древнейшей профессии всех и всяческих разновидностей, потому ничуть не удивилась явлению такой этуали. Этуаль же удивленно хлопнула ресницами:
– Простите, мне к Павлову…
– К Виктору? – понимающе спросила Даша, услышав рабочий псевдоним шефа. – Я вместо него.
– А-а… – дива в роскошной шали деловым шагом направилась в квартиру.
Пристроила шубу на вешалке, оставшись в шикарном черном платьице, какое Даша как-то лицезрела в валютном «Гранде» (совершенно платонически, естественно). Ну и золотишко, конечно, везде, где можно прилепить. С легкой руки иных представителей другой древнейшей профессии у читателя как-то незаметно укоренилось убеждение, будто в проститутки идут исключительно задавленные нищетой. А там и Федор Михайлович с его Сонечкой Мармеладовой…
Встречаются, конечно, и Сонечки. Иногда. А в общем, все исследования, проведенные социологами и у нас, и за вполне благополучным бугром, давно выявили железную закономерность: подавляющее большинство подается в шлюхи не от щемящей нищеты, а по этакому влечению души. Слово «призвание», увы, применимо практически ко всем областям бытия человеческого…
Ясно, что здесь был как раз тот случай. Даша в этом тут же убедилась, подметив, что красотка разглядывает ее свитерок и джинсы не то чтобы с брезгливостью, но определенно с некоторым превосходством. И, привычно притворившись, будто ничего не замечает, указала ей на кресло:
– Прошу…
Красотка, с некоторой опаской обозрев потертый зеленый плюш, все же рискнула доверить ему свою изящную задницу. Достала цивильные сигареты, зипповскую зажигалку и спросила непринужденно:
– Это вы, значит – Рыжая?
– Ага, – сказала Даша. – Чем порадуете, претти?
– Простите?
– Претти вумен, – сказала Даша. – Был такой фильм. В вольном переводе – красотка.
– А…
– Ну, так чем порадуете? Я так поняла Павлова, что вы меня чем-то должны порадовать…
– Послушайте, у вас не найдется чего-нибудь выпить?
– Увы… – Даша развела руками.
– Вообще-то Павлов всегда угощает меня ликером…
Даша отправилась в кухню – и в самом деле отыскала в шкафчике бутылку неплохого малинового ликера. Ай да Павлов. Но мы, конечно, будем блюсти субординацию, то бишь полную тишину в эфире…
– К сожалению, никак не могу во всем заменить вам Павлова… – закинула она крючок, возвращаясь в комнату с вымытыми бокалами.
И красотка крючок проглотила – судя по ее невольной, недвусмысленной улыбочке, тут же, впрочем, пропавшей. «Ну и ладно, – великодушно подумала Даша, – каждый оттягивается, как может, а у шефа супружница на декабристку вовсе не тянет…»
Сама она лишь пригубила и, едва красотка выцедила свой бокал, незамедлительно подступила вновь:
– Ну, рассказывайте…