Паленый вел уверенно, держась главных улиц. Даша временами косилась на зеркальце заднего вида, но ничего подозрительного не отметила – их, конечно, вели, но делали это крайне умело. Не похоже, чтобы Паленый проверялся – не петлял, не возвращался назад, не метался из ряда в ряд. Похоже, куруманская фемина пока что вне подозрений…
Неаппетитная музыка неустанно звенела, булькала, бормотала. Они проезжали по знаменитому шантарскому мосту, угодившему недавно на десятитысячные купюры, машина свернула к заводу медпрепаратов, но не доехала до него, запетляла по кривым улочкам Вознесенки, вновь выбралась на асфальт. Ну, дальше одна дорога, моментально прикинула Даша, – дачи на пологих склонах, нависших над левым берегом лесистых сопок, раскинувшиеся на огромной площади и правым флангом вторгшиеся глубоко в тайгу, поднимавшиеся ступенчато чуть ли не к самым вершинам сопок. Днем оттуда открывается прекрасный вид на Шантарск, да и ночью разноцветные огни являют впечатляющее зрелище.
В определенном смысле эти дачи – неплохая ловушка. Машина оттуда может уйти по одной-единственной дороге, которую легко перекрыть. Параллельная дорога – по ту сторону сопок, к ней придется пробираться по тайге, километра два. Путний снег, правда, еще не выпадал, но все равно, по темной чащобе не больно-то разбежишься…
Мимо потянулись темные, пустые дачи – богатые и не особенно. Больше было фанерных курятников, воздвигнутых в застойную эпоху, место считалось не особенно и престижным, потому что его периодически накрывали промышленные выбросы, а в особо невезучие дни смог висел жуткой сизой пеленой.
Ну, наконец-то! Паленый притормозил перед распахнутыми двустворчатыми воротами, медленно въехал во двор, затормозил рядом с полудюжиной машин.
Даша вылезла и откровенно огляделась. Это была, собственно, не дача, а деревенский дом с пристройками, богатое подворье – огромный огород (где, сразу видно, никто в этот сезон не ковырялся), дом-пятистенок, банька в глубине, высоченный то ли амбар, то ли бывшая конюшня. Все сложено из потемневших, старых бревен лиственницы, способных просуществовать еще лет двести. Явно дореволюционная «фазенда». В Шантарске их можно было пересчитать по пальцам, но все же торчали кое-где по окраинам, невольно внушая уважение к прадедам. Кажется, в этом конце при последнем государе обитали старообрядцы, непревзойденные шантарские пчеловоды и огородники. Надо же, сколь злобная ирония судьбы получается – истово верующих сменили христопродавцы, старые хозяева, должно быть, в гробах ворочаются на сровненном с землей дореволюционном кладбище. Ага! – тут же сработала у нее ассоциация. В одном из подметных писем грозившие сатанистам всеми небесными и земными карами казаки как раз и упрекали дьяволопоклонников в «осквернении некогда осиянных духом истинного православия мест». Что это, звонкая фраза, чистая теория, или лампасники кое-что выведали о сатанистских «малинах»?
Даша прислушалась – где-то в одном из строений весело повизгивала собака. В доме определенно кто-то есть, но занавески плотно задернуты, свет едва пробивается, и оттуда не доносится ни звука…
Хрумкина повела ее в дом. Электричеством там и не пахло – повсюду горят знакомые черные свечи: и в прихожей, и в большой горнице, где на стене, на видном месте (явно в бывшем «красном углу») красуется отлитая из меди рогатая физиономия высунувшего язык черта. Показалось в полумраке, или рот у него и в самом деле вымазан чем-то темным, жидким?
За столом, протянувшимся вдоль горницы, сидели человек двадцать. Многих Даша помнила по первому визиту – тут и Фарафонтов, и Светик у него на коленях, и «хранительница очага», только на сей раз одетая, и морды из «Листка», и тот лысоватый пузан, что в прошлый раз поцапался с Паленым из-за Дугина. Конечно, сизые облака конопляного дыма так и плавали под потолком, на столе теснились бутылки с водкой, а кое-кто отрешенно глотал таблетки. Один, довольно шикарно одетый, занимался тем, что Даша до сих пор видела лишь в западном кино: насыпав белый порошок на свернутый в длину, уголком, новенький доллар, старательно втягивал его то одной, то другой ноздрей. Нюхал кокаин – удовольствие не из дешевеньких, особенно в Сибири, набитой ширпотребовской наркотой. Словом, атмосфера царила самая непринужденная, лица понемногу тупели, взгляды мутнели, хохотки становились все бессмысленнее, а ухаживания друг за другом все откровеннее. Даша скромно присела в уголке, на сей раз она вместо шприца (а вдруг кому-то взбредет в голову проверить?) прихватила с собой полдюжины таблеток аскорбинки, каковые демонстративно и слопала. Соседи к ней не цеплялись с нежностями – заветы Мастера сохраняли прежнюю силу.
– А где Гроссмейстер? – шепотом спросила Даша соседку, довольно молодую и смазливую девицу, пребывавшую в средней степени отмороженности.
– Никто не знает, где Гроссмейстер, – ответила та, не поворачивая головы, оцепенелым взором уставясь на медную маску. – Он приходит, когда пожелает, и растворяется в воздухе, когда Великий Черный призовет его на совет…
Даша с понимающим видом кивнула и стала озираться. Эта грязноватая, захламленная горница ничуть не походила на место, где устраиваются торжественные действа во славу Сатаны. Даже та квартирка выглядела не в пример экзотичнее. Здесь же, кроме черных свеч и скалящейся маски (положительно, харя вымазана чем-то!), не было никаких сатанинских причиндалов. Стол составлен из нескольких, обшарпанных, разной высоты, такое впечатление, притащенных из захолустной канцелярии, решившей поменять мебель, а то и подобранных на ближайшей помойке. Бутылки и скудные закуски расставлены и разложены на газетках, словно домик служил приютом самым обыкновенным бомжам.
Даша полезла двумя пальцами за ворот красной блузки и выпустила поверх нее шнурок с амулетом-рацией (черного чертика на нем намалевал сам Славка, пользуясь в качестве образца рисунком к одной из статей «Бульварного листка», и получилось убого, но более-менее убедительно). Со двора вновь донесся веселый собачий лай – похоже, собачка была некрупная.
Меж Хрумкиной и Фарафонтовым разгорелся склочный спор вполголоса – насколько Даша расслышала краем уха, грызня возникла из-за временного обладания Светиком (сам объект спора все это время хихикал и таращил глазенки то одному диспутанту, то другой). Остальные не обращали на Дашу внимания. Воспользовавшись благоприятной минутой, она встала, достала сигареты и вышла на крыльцо.
Постояла, закутавшись в наброшенный на плечи пуховик, озирая окрестности. Круг света от фонаря на высоком столбе падал на сбившиеся в кучку машины, но остальное подворье, весьма обширное, тонуло в тени. Дача была последней на пути к вершине сопки, дальше чернела подступившая к высоченному забору тайга. Ворота уже захлопнули. Забор сработан на совесть, там, куда падает свет, не удается рассмотреть ни малейшей щели. Тут и резать будут – никто не увидит… Никто?
Она посмотрела вниз, под уклон. Глаза уже привыкли к темноте. Внизу, широко раскинувшись на обе стороны, сияли разноцветные россыпи городских огней, дальше тянулась темная широкая Шантара, кое-где покрытая светящимися полосами, отражениями огней, а за нею – другой берег, тоже расцвеченный уличными фонарями, сине-белыми прожекторами лесосплавных причалов, длинными цепочками освещенных окон, юркими огоньками автомобильных фар. Она никогда не смотрела на город с этой сопки, но легко узнавала улицы, даже рассмотрела далекое здание Октябрьского райотдела. Прикинула, где могут размещаться наблюдатели – там, там, да и возле тех дач, пожалуй… Она ни минуты не сомневалась, что страховавшие ее сыскари взяли след. Сейчас они с соблюдением всех охотничьих предосторожностей подтягиваются все ближе, и один из них ни на секунду не снимает наушников, готовясь принять сигнал. На душе сразу стало спокойнее.