Book.

С течением времени, по мере утверждения христианства в общественном сознании, церковные имена все шире употреблялись в быту и вытесняли княжеские языческие. Князей по имени Михаил, Константин, Андрей, Александр, Даниил и т. д. становилось все больше, пока практика княжеского наречения не была прекращена совсем.

Еще один занятный момент: у женщин замена языческих имен христианскими происходила гораздо раньше. Уже дочери Ярослава Мудрого, родившиеся в первой половине XI в., известны нам только под христианскими именами (Елизавета, Анастасия, Анна). И как минимум одна из них, Елизавета, именно это имя и носила в быту (в форме Елисава). Это видно из того, что ее скандинавское имя Эллисив образовано именно от него. Вероятно, что у каждой княжны имелось и династическое княжеское имя. За доказательство можно принять то, что многие женские династические имена повторяются, как и мужские, по несколько раз. Самым распространенным женским именем было имя Предслава (варианты – Предислава, Передслава), употреблявшееся в течение нескольких веков во всех практических владельческих линиях. За ним идут имена Прямислава, Сбыслава, Велеслава, Верхуслава, Градислава, Болеслава, Вышеслава, Добродея, Звенислава, Ростислава, Изяслава, Забава, Пребрана, Святолюба, Ярослава, Всеслава, Рогнеда (имя полоцкой династии).

Но по женским именам делать выводы сложнее ввиду меньшего количества данных. Этому есть сразу несколько причин. Имена женщин вообще называются летописцами гораздо реже. Пишут просто: Всеволод, великий князь, женил сына своего Святослава, взял дочь Василька, князя полоцкого. Или: преставилась Мстиславова княгиня. А как ее звали – летописцу было не важно. Поэтому имена женщин историки находят только в церковных поминаниях. А туда, естественно, вносилось только христианское имя, и не обязательно прижизненное. Перед смертью все князья и княгини постригались в монашество, то есть получали новое, монашеское, имя, и женщина вносилась в церковные поминальные списки как Евдокия, хотя крещена была Еленой, а звалась всю жизнь Градиславой. Есть только один случай, когда факт рождения и наречения девочки подробно освещен. У Татищева под 1198 г. сказано: «Того же года родилась Ростиславу Рюриковичу дочь, и нарекли ея во имя бабкино Ефросиния, или Радость, а прозвание Смарагд. И бысть в Киеве и Вышгороде радость великая. И приехал Мстислав Мстиславич и тетка ея Предслава, взяв ея, повезли к деду и к себе. И тако Радость возпитана была на горах в Киеве». Видимо, новорожденную крестили Ефросиньей, в качестве княжеского дали ей весьма оригинальное по тем временам имя Смарагд (от греческого слова, обозначающего зеленый самоцвет, другая форма того же имени – Эсмеральда!). Радость – перевод имени Ефросинья с греческого – у девочки стало третьим, тоже самостоятельным именем, и ее же тот же Татищев еще называет Маргаритой. Поистине, у любимого ребенка много имен! Но вся эта запутанная ситуация стала нам известна только благодаря «радости великой», которую вызвало рождение дочери Ростислава Рюриковича в подвластных ему землях. Обычно о княжеских дочерях упоминают только в связи с замужеством, второй раз – со смертью.

Другое соображение о причинах более широкой распространенности женских христианских имен основано исключительно на женской интуиции. Ведь это для нас имена Ефросинья, Аграфена или Феодосия – нечто устаревшее и нелепое. Для женщин XI—XII вв. они, наоборот, были новыми, оригинальными и привлекательными. К этому времени общественное сознание попривыкло к христианству, крещение перестали воспринимать как измену богам и предкам, а греческие имена, вероятно, вошли в моду. Свои династические имена девушки княжеских семей воспринимали чуть ли не как должность, а крестильные – как нечто личное, поэтому в быту предпочитали именно их. У князей-мужчин, более скованных своей общественной ролью, династические имена держались дольше.

В простонародье, как показывают те же новгородские грамоты и летописи, женщины тоже чаще именовались по отцу (типа Песковна) или по мужу (Полюдова, Завидова, Неберешина, в смысле – жена), но были у них и свои «собственные» имена (прозвища) типа Носатка или Сестрата. Но по женщинам из прочих, некняжеских, общественных слоев мы имеем так мало данных, что ничего больше, кроме самого факта существования у них личных имен (и это некоторыми отрицается!), сказать и нельзя. Единственная достоверно жившая женщина из некняжеских слоев – Малуша-ключница, мать Владимира Святославича. И ее имя – единственное дошедшее до нас имя из нединастических и славянских (Прекраса и Умила, я боюсь, являются плодами творчества русских романтиков начала XIX в. Уж слишком они напоминают имена персонажей романтических пьес типа «Услад и Всемила»).

Однако при недостатке данных на помощь можно призвать логику жизни. Допустим, в семье мужа женщину могли именовать по отчеству (Песковна), в городе – по мужу (Полюдова), но если у отца было пять незамужних дочерей в доме, он как-то их называл! Так что нет никаких оснований отрицать, что при рождении девочка получала имя, как и мальчик, а потом оно могло меняться на прозвище, заслуженное ее личными качествами, опять же как у мальчика.