Жюстен вынул из кармана письмо, написанное карандашом, то самое, что ему принес Баболен.
— Сначала прочтите, — предложил Жюстен. Госпожа Демаре пробежала глазами письмо.
Она узнала почерк Мины, вскрикнула и, почувствовав, что вот-вот упадет, протянула руку в поисках опоры.
Жюстен бросился ей на помощь, подхватил ее и усадил в кресло.
— О, если это правда, — сказала она, — я на коленях должна просить у вас прощения за страдание, которое вы испытываете!
— Да, правда, — произнес Жюстен. — Однако мы не сдадимся, сударыня, пока этому страданию можно будет помочь. Но даже когда не останется надежды на людей, я буду уповать на Бога!
— Что же нужно делать, сударь? — спросила хозяйка пансиона.
— Ждать. А пока проследить за тем, чтобы никто не входил в комнату Мины и не выходил в сад.
— А кто должен приехать, сударь?
— Через час здесь будет представитель властей.
— Что?! — вскричала г-жа Демаре: ее волнение сменилось испугом. — Полиция? Здесь?!
— Разумеется, — подтвердил Жюстен.
— Если это произойдет, мой пансион пропал! — упавшим голосом проговорила г-жа Демаре.
Это замечание больно ранило Жюстена.
— А что я, по-вашему, должен делать, сударыня? — холодно проговорил он.
— Сударь! Если есть средство избежать скандала, умоляю вас помочь!
— Не знаю, что вы называете скандалом, — насупив брови, заметил Жюстен.
— Не знаете, что называется скандалом? — всплеснув руками, переспросила хозяйка пансиона.
— По-моему, сударыня, скандал — это когда женщина, которой моя мать доверила свою дочь, а я — свою невесту, смеет приказывать мне молчать, когда я прошу вернуть доверенную ей девушку!
Замечание было до такой степени справедливо, что г-жа Демаре растерялась.
— Ах, сударь! — заговорил она прерывающимся от слез голосом. — Все матери заберут у меня своих дочерей!
Жюстен возмутился эгоизмом этой женщины: перед лицом постигшего его горя она, не смущаясь, говорила лишь об ущербе, который ее заведению могло нанести похищение Мины.
— А я, сударыня, — заявил он, — если бы был вашим судьей, приказал бы повесить на фронтоне вашего пансиона какую-нибудь позорную вывеску, чтобы она отпугивала всех матерей!
— Ах, сударь, вашему горю ведь не поможет то, что вы принесете мне убытки.
— Мне нет; однако, сударыня, это поможет другим уберечься от такого несчастья, что постигло меня.
— Во имя любви, которую я питала к Мине, не губите меня, сударь!
— Во имя доверия, которое я вам оказывал, ничего у меня не просите, сударыня!
На лице Жюстена была написана отчаянная решимость. Госпожа Демаре поняла, что ей нечего ждать от него.
Похоже, она на что-то решилась и смиренно проговорила:
— Все будет исполнено, как вы пожелаете, сударь: я молча снесу свое горе.
Жюстен кивнул, как бы говоря: «По моему мнению, это лучшее, что вы можете сделать». Наступило тягостное молчание.
— Сударь! — заговорила наконец хозяйка пансиона. — Позвольте и мне задать вам несколько вопросов.
— Прошу вас, сударыня.
— Почему исчезла Мина, как вы полагаете?
— Этого я еще не знаю, но надеюсь, что полиции удастся это установить.
— Вы уверены, что она не уехала по доброй воле?
У Жюстена стало горько на душе, когда он услышал, как оскорбляют подозрением его непорочную Мину.
— Она полгода находилась у вас перед глазами, — заметил Жюстен. — Как же вы после этого можете задавать мне подобный вопрос?
— Я хотела лишь спросить, уверены ли вы в ее любви.
— Вы прочли ее письмо: кого она зовет на помощь?
— Так ее, значит, увезли силой?
— Вне всякого сомнения.
— Но это невозможно, сударь: стены высоки, окна надежно заперты, и к тому же Мина могла бы закричать!
— Сударыня, существуют лестницы для самых высоких стен, отмычки — для самых крепких запоров, а кляп — на любой рот.
— Вы были в комнате Мины?
— Нет, сударыня.
— Да это нужно было сделать прежде всего! Идемте сейчас, если не возражаете.
— Напротив, сударыня, умоляю вас не входить в ее комнату!
— Но это единственный способ убедиться в том, что ее там нет.
— А письмо?
— А что, если вам подбросили это письмо, не знаю, правда, с каким тайным умыслом, а Мина вовсе не похищена и находится у себя?..
У Жюстена помутилось в глазах.
Не в силах объяснить себе случившееся, он с радостью ухватился за эту мысль, как ни была она нелепа. Вот почему, вопреки указаниям Сальватора, он решился сойти вниз вместе с г-жой Демаре и направился к комнате Мины.
Пока Жюстен, схватившись за грудь, пытался унять сердцебиение, г-жа Демаре постучала в дверь сначала тихонько, потом громче; все было напрасно — никто не отвечал.
Она подергала за ручку — опять ничего: комната была заперта изнутри.
Госпожа Демаре предложила послать за слесарем. Но гробовая тишина в комнате Мины снова ввергла Жюстена в угрюмое отчаяние; он вспомнил о наставлениях Сальватора и наотрез отказался вызывать слесаря.
— Давайте хотя бы заглянем в окно из сада, — предложила хозяйка пансиона.
— Прошу прощения, сударыня, но выходить в сад временно запрещено.
— Даже мне?
— И вам тоже, сударыня.
— Но в конце концов, сударь, здесь я хозяйка!
— Ошибаетесь, сударыня: куда входит правосудие, там царит его величество Закон. Именем закона запрещаю вам выходить в сад!
Он на всякий случай запер калитку на два оборота, вынул ключ и положил его в карман.
Госпожа Демаре испытывала большое искушение позвать на помощь, крикнуть, даже послать в случае необходимости за полицейским комиссаром, чтобы выставить Жюстена вон. Но она поняла, что молодой человек, всегда тихий и почтительный, не стал бы так себя вести, если бы за ним кто-то не стоял.
А Жюстен с невозмутимым видом прислонился к садовой калитке.
— И долго вы собираетесь караулить эту калитку, сударь? — спросила хозяйка пансиона.
— Пока не придут те, кого я жду.
— Когда же они явятся?
— В любом случае позже, чем я желал бы, сударыня.
— Откуда они прибудут?