С глухим стуком топор вошел в ствол ели по самый обух, лязгающий удар стального кулака в грудь, и вот ниргал уже мерно шагает к сваленным кучей седельным сумкам. Вот за что я люблю ниргалов, так это за их невозмутимость и быстроту. Глядя, как ниргал достает из одной из сумок сверток с инструментами, я вспомнил о еще одном серьезно беспокоящем меня деле — о внезапно появившейся хромоте у другого из тройки доставшихся мне по наследству воинов. С этой проблемой также следовало разобраться немедленно, чем я и занялся. Подозвав хромого ниргала и дождавшись, когда он приблизится на расстояние пяти шагов, я хмуро осмотрел его и сказал:
— Как только закончишь с лошадьми, займешься своей больной ногой. Покажи рукой, где болит.
С легким скрипом металла ниргал согнул ногу в колене и пальцем ткнул куда-то в область щиколотки.
— Ясно, — кивнул я. — Тогда аккуратно сбиваешь защитные доспехи с щиколотки и до самого колена. Осторожно разнимаешь кольца кольчуги, обнажаешь ногу до шерстяной поддевки и сразу зовешь меня. Все понятно?
Вновь последовал уже привычный удар сжатым кулаком в грудь, и ниргал вернулся к уходу за лошадьми. А я невольно порадовался тому, что в свое время мне пришлось вскрыть нескольких таких вот закованных в металл воинов и изучить строение их многослойных доспехов. Теперь я хотя бы мог отдать осмысленный приказ и быть уверенным в его выполнимости… и был готов увидеть под шлемом жестоко изуродованное и обожженное человеческое лицо.
Тишину зимнего леса разорвал мерный стук молотка — один из ниргалов приступил к снятию шлема со своего больного собрата. Поморщившись от резкого звука, я лишь вздохнул — поделать с этим было нечего, и теперь мы буквально оповестили на всю округу о своем местонахождении.
Обычных лесных жителей я не боялся — даже один ниргал сможет легко отбиться от целой стаи оголодавших волков. Могучие медведи, способные ударом лапы сплющить камень, сейчас мирно посапывают в укрытых снегом берлогах. Нет, зверей я не опасался. А вот остальных обитателей Диких Земель я вовсе не желал бы увидеть в гостях. Чего, например, стоят однажды встреченные нами киртрассы — огромные двухсотлетние костяные пауки с багровым огнем в уродливых глазницах… заглянет такая вот тварь на огонек, и мало никому не покажется.
И самое главное — надо прямо сейчас решить, что делать дальше. Либо взгромоздить потерявшего сознание ниргала поперек седла и продолжить путь к поселению, либо остаться здесь и сделать передышку на несколько дней, чтобы вплотную заняться ниргалами, находящимися в плачевном состоянии. На то, чтобы принять решение, мне хватило одного взгляда на тяжело припадающего на ногу воина, старательно укрывающего лошадей попонами.
Выбора нет. Мы остаемся здесь и попытаемся хотя бы отчасти восстановить силы и здоровье. А возможная погоня… если по наши души кто и идет, то встреча все равно неизбежна, рано или поздно, но мы столкнемся. И я предпочту встретиться с врагами сейчас, а не через несколько дней, когда охромевший ниргал окончательно превратится в беспомощного калеку, а второй умрет, так и не придя в сознание. Решившись, я с хлопком свел ладони вместе, дождался, когда ко мне повернутся вопросительные лица Тиксы с Лени и смотровые прорези глухих шлемов ниргалов, и распорядился:
— Лагерь разбивайте основательный. Мы задержимся здесь на пару дней.
Обладающему нечеловеческой силой воину относительно легко удалось разбить крепления и снять шлем с поверженного болезнью ниргала. Выполнив свою задачу, он легко поднялся с колена и с полным безразличием отошел в сторону, предоставив нам заниматься остальным. Да уж, человеколюбием ниргалы явно не страдают.
Взглянув на ниргала, методично укладывающего инструменты обратно в сумку, я вновь напомнил себе, что не они виновны в своей черствости и безразличии. Некогда это были обычные люди, над которыми провели жестокий ритуал, превративший их в железных истуканов, готовых выполнить любой приказ хозяина без малейших моральных терзаний. Лорд Ван Ферсис, надеюсь, ты уже сдох, ну или на худой конец корчишься сейчас от невыносимой боли в руках умелых палачей. Очень надеюсь. Натворить столько ужасного, искалечить судьбы стольких людей… и мою в том числе.
Раненый ниргал едва слышно застонал, и, вынырнув из воспоминаний, я нетерпеливо спросил, обращаясь к широкой спине гнома:
— Ну что там? Совсем плохо?
— Плохо, — незамедлительно отозвался Тикса, подтвердив мои самые худшие предположения. — Сильно болеть.
— Горячка у него, господин, — добавил Лени, поднося к изуродованным ожогами губам больного кружку с горячим травяным отваром. — И кажись, задыхается он — ртом воздух хватает, а в груди хрипит что-то.
— А ну-ка сдвиньтесь в сторону, — велел я, и гном с рыжим незамедлительно повиновались, открыв моему взору лицо ниргала.
Лучше бы они этого не делали. Ниргала со снятым шлемом и так нельзя было назвать красавчиком, но сейчас, поверженный болезнью, он выглядел вдвое страшнее. Из кольчужного капюшона выдавалось распухшее багровое лицо, из изуродованного носа беспрестанно текло, заливая нижнюю часть лица слизью, дрожащие от озноба губы с трудом обхватывали край кружки с горячим отваром. Довершали картину звуки хриплого натужного дыхания.
— Ты прав, Тикса, дело совсем плохо, — подытожил я увиденное, чувствуя, как во мне умирает надежда, что уже завтра мы тронемся в путь. — Того гляди умрет. Лени, засунь ладонь ему под кольчугу и пощупай там — слишком уж он дрожит, что-то тут не так.
Последовав моему приказу, Лени оттянул у горла ниргала часть кольчуги и запустил туда руку, прощупывая грудь и бока. Уже через минуту рыжий выругался и, вытянув ладонь обратно, взглянул на меня:
— Насквозь мокрехонько. У него там что-то вроде шерстяной поддевки — так ее хоть выжимай. И на ощупь шерсть холодная и склизкая. — Поднеся мокрые пальцы к носу, Лени внюхался и тут же отдернул руку прочь. — И пахнет гнусно!
— Беда, — мрачно произнес я и, задрав голову, уставился на серый небосклон, откуда вновь посыпался мелкий снег. — Беда…
— Раздеть надо! — буркнул Тикса, сочувственно глядя на дрожащего в ознобе ниргала. — Бронь снять, кольчугу… все снять надо. В сухое переодеть, отвар дать, хорошо кормить и одеяло укрыть! Потом здоровый быть — через два день, может, три день.
— А может, и через неделю, — ответил я, с тоской вглядываясь в ту сторону, где, по моим расчетам, располагалось наше поселение, наш дом. — Ладно! Значит, так тому и быть. Лени, готовь все необходимое, чтобы обиходить больного. Тикса, с тебя горячий бульон из зайчатины. Понаваристей. А я пока велю снять с него остальные доспехи.
— Слушаюсь, господин, — кивнул Лени и, не удержавшись, спросил: — А потом обратно вздеть сумеем? Ну, броню на ниргала?
— Мы — нет, а ниргалы, может, и сумеют, — пожал я плечами. — Да и плевать. Не думаю, что из него будет толк ближайшие несколько недель, в броне или нет. Он на ногах не стоит. Давайте, занимайтесь делом.
Отдать двойке ниргалов требуемые приказы времени много не составило, и вскоре зимний лес вновь огласили звонкие удары молотка и недовольный скрежет снимаемых доспехов. Тикса суетился у костра, торопливо нарезая оставшуюся у нас зайчатину крупными кусками и бросая в котелок, Лени копался в сумках, выискивая сухую одежду и тряпки. Все были заняты, а я вновь остался не у дел и отошел в сторону — подальше от людей и лошадей, от которых нет-нет, да и пыхало уже ненавистным мне теплом. Опять же, прижившиеся у меня за плечами ледяные щупальца все старались дотянуться до кого-нибудь из моих спутников, и я боялся, что однажды не услежу, и еще один из нас превратится в ходячую сосульку. Или умрет. Не стоило рисковать.