не тот уровень, не тот полет.
Я – не мусик, чья квартира забита антиквариатом. В моем же списке ценностей значилась лишь напольная ваза времен императора Александра Третьего. Теперь благодаря усилиям негодяя Никиты нет и ее.
Нет – и на здоровье, – весело подумала я, входя под своды мебельного центра и приступая к беглому осмотру. Кожаные диваны, козетки в колониальном стиле, кровати из красного дерева, кресла-качалки и просто кресла – все эти предметы совсем не первой необходимости были качественными, стильными и дорогими. И… совершенно меня не тронули. Ведь теперь я рассматривала их с точки зрения Домино. А Домино всем козеткам и диванам предпочел бы мою собственную подмышку.
Так хотелось думать мне.
Наверное, так оно и есть.
Прошив навылет мебельный, я вынырнула у второго – нецентрального – входа. Мокрый снег за стеклами превратился в самую настоящую метель. Такую сильную, что выходить наружу и брести но улицам мне расхотелось окончательно. Метель – вот вполне уважительный и вполне легальный повод, чтобы проигнорировать садок с красными рыбками. Только идиот отправится в пургу и холод хрен знает куда, а я – не идиотка. Сейчас я вернусь обратно, нырну в метро и выйду на обожаемой Петроградке, где светит солнце, шумят океанские волны и листья пальм; где тут и там слышно треньканье маленькой гитарки укулеле; где папуасы, набранные по рабочей квоте, торгуют гуавой, личи и кумкватом. И где меня ждет мой мальчик Домино.
Мне оставалось только развернуться на сто восемьдесят градусов – и я бы сделала это немедленно, если бы… Если бы не увидела мужчину (машину) своей мечты.
BMW X5, серебристо-серый металлик.
Прекрасный, как Адонис. Как все рыцари Круглого стола вместе взятые. Как Орландо Блум.
Нет, он был много лучше Орландо Блума, потому что ладони мои вспотели, глаза увлажнились, а сердце устремилось вниз по невидимой лестнице, перескакивая со ступеньки на ступеньку.
Что делал Х-пятый в таком малопочтенном месте, как задворки торгового комплекса? Даже разбушевавшаяся метель не могла скрыть их непрезентабельности: баррикады пустых коробок – то ли от фруктов, то ли от оргтехники. Три металлических контейнера с распахнутыми дверцами. Переносные решетки ограждения, обвитые бело-красными лентами. Несколько припаркованных к ближнему пандусу тачек – совсем не таких прекрасных, как бэха.
Что делал здесь Х-пятый?
Ждал меня.
И был уверен, что я обязательно появляюсь и увижу его. Не смогу не увидеть. Ничем другим нельзя объяснить то, что метель, навалившаяся на все предметы и строения в округе, обходит Х-пятый стороной, облетает по скругленному периметру, больше похожему на нимб.
Возможно, этот нимб вижу только я: давно известно, что зрение у влюбленных устроено совсем по-другому, чем у прочих людей.
Так я влюблена?..
Расхлябанное сердце и вспотевшие ладони усиленно намекают на это.
Был бы рядом Домино – он обязательно растолковал бы мне происходящее. Выдал на-гора одно из своих обычных многофункциональных «мау!». Но кота рядом не было. И никого другого – тоже. Невлюбленным боковым зрением я зачем-то отметила парочку в самом начале торгового зала, одинокого юношу (скучающего за столом с табличкой «КРЕДИТ» и реквизитами какого-то банка); такого же скучающего охранника – он двигался по орбите вокруг парочки. И мальчишку лет семи, влезшего с ногами на кожаный диван, – куда только смотрят родители?!..
Никто из этой когорты даже не взглянул в мою сторону.
Влекомая Х-пятым, я вышла в предбанник между залом и улицей. Он был прилично выстужен, но холода я не замечала, сосредоточившись на серебристо-сером силуэте небесного создания. Теперь нас отделяло лишь стекло, полоса метели и метров тридцать открытого пространства. И не только это, Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля! – эта мысль змеей выползла откуда-то из глубин моего черепа и окольцевала гортань, да так плотно, что у меня перехватило дыхание.
Не только это. Все правильно. Х-пятый никогда не будет принадлежать мне -
не тот уровень, не тот полет.
Наша с ним любовная история – история нищей корректорши и дорогого внедорожника – также невозможна, как невозможна история долгой счастливой жизни Ромео и Джульетты, даже еще невозможнее.
Корректорша, ха!
Я больше не корректор. Кто угодно – угонщик, любитель ковбойских шляп, похититель велосипедов, изобретатель запонок – но не корректор. Я сказала «угонщик»? Это слово можно смело вычеркнуть из списка, потому что я не угонщик. Вот если бы…
Связка найденных под паркетом отмычек – слишком миниатюрных, чтобы открывать ими амбарные замки, английские замки, ворота Иерусалима и двери винных погребов. Зато они вполне сопоставимы по размерам с замком любой из тачек – вот на что намекал Домино. Да что там намекал – говорил открытым текстом! Ему-то все было ясно с самого начала, а теперь стало ясно и мне.
Не потребовалось бы никаких запредельных усилий, чтобы взять отмычки с собой, положить в карман – а я, дура, оставила связку на столе, возле компьютера. И забыла о ней. А если бы не забыла и взяла – что бы изменилось? Я ведь даже не знаю, как с ними обращаться.
И лучше не пялиться на серебристый металлик.
Так будет спокойнее для всех.
Может быть, потом… В следующий раз… Когда наступит лето и придет тепло. И Домино составит мне компанию. Ранняя осень еще предпочтительнее. Или другое лето и другая ранняя осень – у нас впереди много времени, среди канадских сфинксов то и дело попадаются долгожители.
Я так напряглась и переволновалась, что была близка к обмороку. И чтобы хоть как-то успокоиться, полезла в карман за пачкой табака и бумагой для самокруток. За три года непрестанных тренировок я научилась сворачивать цигарки без всяких машинок. И получались они ровными и тоненькими – само загляденье.
Сейчас я сверну точно такую же, сделаю пару вдохов и выдохов по китайской дыхательной системе «цзяньфэй» и отправлюсь восвояси.
Но вместе с табаком я вытащила из кармана и кое-что другое: отмычки!
Стоило ущипнуть себя за локоть, закрыть глаза и снова открыть, чтобы убедиться: вот они, все девять, включая проволочный бонус. Лежат на ладони и никуда не деваются. Но ведь я не сумасшедшая, я точно помню, что не брала ничего похожего! Тогда как они оказались в кармане?
Домино.
Больше некому.
Он заволок связку в карман, вопрос лишь в том, каким образом ему это удалось? Господи ты боже мой! – точно таким же, каким он вытащил из шкафа комбинезон. Точно таким же, каким оказался на мадридской фотографии 1933 года и на другой фотографии – в старческих объятиях Матисса. Что сказал тот человек… тот человек… как звали того человека? он был напуган – это я помню. И был коротко стрижен, и сидел за рулем – это я помню тоже. Все остальное ускользает, слабый огонек имени высечь не удается. И ладно, «тот человек» – не самая плохая формулировка. Он сказал: «Я знаю его как Домино. Возможно, у него есть другое имя. И даже – наверняка…»