В братчине Ратиславля в ожидании их уже разложили товары. До сих пор Арсаман, одарив только Замилу за сочувствие и помощь, никому ничего не показывал, приберегая самое лучшее на выкуп племянника. Товар его состоял в основном из разноцветного шелка, привезенного из Хорезма, и серебра – как в дирхемах, так и в изделиях, в основном посуде. Имелся еще короб с разноцветными стеклянными бусами, но эти он предполагал раздать женщинам, обиженным нападением Чаргая.
Цветные шелка сюда попадали не так часто, и до сих пор у Лютавы была только одна льняная рубашка, украшенная полосами малинового шелка на вороте и рукавах, да полоска голубого шелка, подороже, на головном венчике. Теперь же Лютомер широким взмахом обвел все разложенное на столах и на лавках:
– Выбирай чего хочешь, душа моя! Считай, все наше, потому как цену за того смуглявого я какую хочу, такую и назначаю. Захочу – все возьму, и челядь всю в придачу!
Арсаман с беспокойством смотрел, как Лютава медленно бродит вдоль стола, рассматривая то гладкие шелка, то с вытканным узором. Конечно, он отдал бы за сына сестры все, что попросят, но дикари жадны – как бы после этого обмена ему не остаться ни с чем! Хорошую же он поездочку совершит – забраться в такую даль, в глухие жуткие леса, где никто не слышал про Аллаха, чтобы за весь товар, чудом сбереженный в пути, купить своего же собственного племянника, который и так всю жизнь был под боком!
Лютава медлила, рассматривая то одно, то другое. Желтые ткани ее не слишком впечатлили: желтой одежды у всех полно, потому что лен можно не хуже покрасить дроком, а шерсть – корой крушины. Из коры дуба и квасцов, если взять их очень много и еще если очень повезет, можно получить чистый зеленый цвет: у князя Вершины была шерстяная праздничная верхница яркой, лиственной зелени, но работа по этой покраске в Ратиславле вошла в предания, так же как и шум, поднятый Любовидовной, когда она увидела, в какой вид пришла дорогая одежда после новогоднего пира…
А вот ничего, способного дать яркий алый цвет или глубокий синий, как небо перед грозой, в славянских лесах не растет. Перед таким искушением Лютава не устояла и выбрала в конце концов большой кусок алого шелка, чтобы хватило на рубаху, и синий, поменьше, чтобы пустить его на отделку других вещей. Ей уже виделось, как великолепна она будет в новых нарядах на больших праздниках Макоши и Велеса в честь окончания жатвы, с каким восторгом на нее будут смотреть ближние и дальние гости…
Она оглянулась на Лютомера – он на миг опустил веки и улыбнулся, угадав, о чем она думает, как угадывал почти всегда. Он тоже хотел, чтобы на праздниках грядущей осени его сестра была наряднее всех женщин, хотя ему она и в простой рубахе казалась лучше всех.
В придачу к шелкам Лютомер запросил десять гривен серебра арабскими монетами. Что бы ни думал об этом Арсаман на самом деле, услышав цену, он мог только поклониться, хваля милость Аллаха, и обмен совершился.
Чаргая извлекли из овина и повели приводить в порядок. Голодным он больше не сидел, потому что у дяди нашлось достаточно челяди, способной приготовить пищу для правоверного, но все же заточение показалось долгим, и бывший пленник, уже приодетый, сидя вечером на пиру, еще выглядел озлобленным. Мыться, как рассказывали друг другу Ратиславичи, он отказался, а прочие хазары объяснили, что вода «смывает удачу», поэтому с водой без большой необходимости стараются дела не иметь. Не так давно принявшие мусульманство, хазары еще сохраняли многие из своих прежних привычек.
– Аллах посылает испытания верным слугам своим! – приговаривал Арсаман, сидя со своими людьми за отдельным столом и вкушая барашка, зажаренного его собственной челядью. Вместо того чтобы просто посолить мясо, они обмакивали каждый кусок в чашу с соленой водой и потом несли в рот. – Только воля Аллаха вынудила меня с моими спутниками пуститься в такой дальний и полный опасностей путь.
– Как же вас в такую даль занесло-то? – спрашивал князь Вершина. – Мы-то думали, долго теперь ваших не увидим – князь Святко-то оковский, с прочими русами, на ваших воевать пошел. Нас тоже звал, да нам в такой дали делать нечего.
– Князь Святко не враждует с теми, кто не враг ему, – несколько уклончиво отвечал Арсаман. – Мы уже давно находимся в землях русов, бывали и в землях полян, в Киеве, где живет русский каган Ярослав.
– А что же дома не сидится?
– Трудно оставаться дома, когда знатные роды наших беков и тарханов уже не хозяева в своей стране. Но увы, Аллаху угодно было отдать нас во власть людей иной веры.
– Да ну! – удивился Богомер. – Никак вас завоевал кто? А мы и не слышали!
– Нас завоевали, да. Но не силой оружия, а силой, которая гнет самое прочное железо и тупит самые острые клинки, – властью денег. Давным-давно мы дали приют иудейскому народу, гонимому по всему свету. И вот теперь они захватили власть, и сам Обадий-бек стал больше родичем им, чем нам, родным ему по крови. Давным-давно его предок, Булан-бек, принял иудейскую веру, а двадцать лет назад Обадий-бек пожелал сделать ее главной и единственной в Хазарии. Издавна в нашей стране мирно жили рядом и последователи Пророка, и поклонники Христа, и те, кто придерживался старинной веры в Тенгри-хана и прочих богов и духов. Уже два десятка лет в Хазарии бушует жестокая война, старинные роды беков и тарханов разоряются, изгоняются со своих мест, лишаются имущества и самой жизни. Христиане бегут в Византию, мусульмане – к арабам, несмотря на то что между Хазарией и Персией уже давно длятся жестокие войны. Вот и мы, не желая изменить нашей вере, вынуждены были бежать так далеко, чтобы сохранить свои жизни и хоть что-то из имущества. Да и оставаясь в Итиле, мы не много выиграли бы. Вся самая выгодная торговля сосредоточена в руках иудеев. Им даже не нужно никуда ехать – китайские шелка привозят к ним из Хорезма, славянские меха и мед – по Волге, Дону и Оке, а им ничего больше не нужно делать – только собирать пошлины с этих драгоценных товаров, сидя на месте, и только богатеть и богатеть, ничего не делая! Поэтому я и другие люди, не желающие постоянно терпеть опасность, бесчестье и бедность, положившись на милость Аллаха, пустились в путь, надеясь найти здесь приют, помощь и пользу. Сначала мы прибыли к булгарам, но и там уже везде сидят иудейские купцы. Булгары и буртасы пока не признают власти Итиля, но недолго им осталось – вскоре Езекия-бек, сын Обадия, наймет на свое золото еще десять тысяч арсийской конницы, что проносится по странам и городам, сметая все на своем пути и разбивая крепостные стены копытами своих коней. И тогда мы решили пуститься в земли славян. Мы ехали по Оке, и светлый князь Святомер принял нас хорошо. Часть наших людей осталась там, у него, а мы со спутниками решили разведать, нет ли и за Окой таких земель, где наши товары можно с выгодой обменять на то, что нужно нам, найдя дружбу здешних жителей. Я рад, что Аллах вложил нам в душу эти благие помыслы, ибо надежды наши оправдались!
Все четверо купцов дружно поклонились князю, прижимая руки к груди. Их товарные запасы уменьшились после расплаты с обиженными Гореничами, но и теперь у них оставалось достаточное количество пестрых стеклянных бус и дешевого шелка, который можно продавать сельским женщинам по кусочкам, меняя одну шелковую полосочку на соболью шкурку, а одну округлую бусину с белым узором на темном тельце – на пару куньих. Даже если эта поездка и окажется в конечном итоге не самой выгодной, она ведь может быть не последней. И если продать вырученное в Булгарии, не возвращаясь в Итиль, пополнить там запасы товара и приехать снова, то через несколько лет, пользуясь покровительством здешних владык, можно поправить дела.