…И где-то далеко, в глуши нехоженых долин за Золотым озером, в кургане Торбранда конунга, на коленях у мертвого беспокойно зашевелился спящий меч по имени Дракон Битвы. Черный дракон, старший из трех братьев, не мог сбросить оковы, но сон его был нарушен потоком той неистовой силы, что вознесла в небо обоих его кровных родичей…
Две ослепительные вспышки, две живые молнии, белая и золотая, носились в рассветном небе над Аскефьордом, то ли сражаясь, то ли играя друг с другом, исполняя какой-то неистовый танец силы, вроде тех обрядовых воинских плясок, где так тесно слиты красота и ужас, искусство и угроза гибели. Люди внизу уже не помнили о сражении: те, кто еще не лишился сознания от ужаса, могли думать только об одном – найти ямку в земле или щелочку в камнях, чтобы укрыться от меча валькирии и от огня двух драконов, льющегося с неба. Корабли, еще оставшиеся на плаву, несло прочь от места битвы, одни к вершине фьорда, другие к устью и в открытое море.
Белый дракон вдруг ринулся вниз, накрыв серебряными крыльями весь фьорд от одного берега до другого. А когда он взмыл снова к небу, в когтях у него болталась маленькая черная человеческая фигурка. Мало кто это заметил, поскольку ни разум, ни глаза не выдерживали ослепительного ужаса.
А белый дракон уже стремительно удалялся на юг, и вот уже серебряная звездочка пропала, в последний раз мелькнув среди облаков. Дракон Памяти возвращался домой, в руки своей истинной хозяйки, заодно унося от опасности того единственного человека, которому дочь великана обещала помощь и защиту. Только это она сейчас и могла сделать.
Золотой дракон сделал еще три круга над фьордом, провожая улетевшего брата, с которым был разлучен в течение веков и с которым ему еще очень не скоро предстояло увидеться снова. Затем он устремился вниз, по мере снижения быстро уменьшаясь в размерах. Тем немногим, кто осмеливался на него смотреть, показалось, что он просто исчез, не долетев до воды. А на палубу корабля у ног кюны Хёрдис упало золотое обручье в виде дракона – упало прямо в лужу подсыхающей крови Торварда конунга, точно дракон жаждал глотнуть этого пьянящего питья, пока не оказался вновь в крепких руках той, что имела над ним нерушимую власть.
Кюна Хёрдис подобрала обручье, обтерла о свое нарядное дорогое платье и надела на запястье. Руки ее дрожали – и она ведь была живым человеком, но в душе ее ужас мешался с гордостью. Вот и эту битву выиграла она – она, умеющая не сдаваться.
– Ну, что вы все, заснули? – крикнула она, окидывая взглядом десятки мужчин, в самых нелепых позах лежащих на палубе, скамьях, бортах корабля. – Ждете, пока и нас выбросит на камни, а ваш конунг умрет от потери крови? А ну живо у меня взялись за весла! К Аскегорду! Думаю, больше никто не помешает мне вернуться в мой собственный дом!
Н-да, как сказал бы Торвард конунг, если бы был в сознании. И в самом деле, Хёрдис Колдунья не из тех, кто позволяет кому-то себе мешать.
Когда к полудню оставшиеся в живых пришли в себя и стали способны оценить обстановку, выяснилось, что победу Девы Гроз принесли все-таки побратимам. Корабли квиттов почти все разбились о скалы, большая часть их дружин утонула, а оставшиеся были обезоружены и подавлены до полной неспособности сопротивляться. Несколько квиттингских кораблей вынесло через устье фьорда в море, и больше они не давали о себе знать. Эйрёд конунг с большей частью своей дружины оказался заперт во внутренней части фьорда – между вершиной, где стояли несколько приберегаемых на крайний случай кораблей Эрнольва ярла, и Конунговым причалом, которым снова владели фьялли.
Кюна Хёрдис немедленно водворилась в опустевшем Аскегорде, который не пришлось даже отбивать. Торварда перенесли в дружинный покой и уложили; рану его перевязали со всем возможным искусством, кюна Хёрдис сидела над ним, гордая и величавая, уверенная, что самую страшную угрозу она от него отвела и теперь его выздоровление – дело времени.
Роллауг Зашитый Рот остался почти невредим, не считая легкой раны под локтем, и вдвоем с Эрнольвом ярлом деятельно занялся наведением порядка. Эрнольв ярл отправился на переговоры с Эйрёдом конунгом. Тому не слишком хотелось признавать поражение, но положение его, зажатого на воде чужого фьорда, между вражескими кораблями, даже без возможности выбраться на сушу, было безнадежно. Эрнольв ярл, по природе человек миролюбивый и великодушный, предложил ему перемирие и безопасность до тех пор, пока Торвард конунг придет в себя и сумеет принять достойное решение.
Фьялли вновь завладели своими домами: вместе с подкреплением из глубины побережья они собирали вдоль берега, на причалах, на камнях перевернутые и поломанные корабли, вытаскивали трупы, ловили растерянных квиттов и тиммеров. Пленных рассаживали по пустым корабельным сараям.
Самой знатной добычей был, пожалуй, «Черный Бык»: подцепив крючьями с лодок, его доставили на Конунгов причал, выволокли на песок и там торжественно «отрубили ему голову», срубив бычью голову со штевня.
– Братья Хродмаринги оба ранены, брат мой Сигвальд ранен, а Хродлейв, сын Альвора, погиб! – с грустью докладывал Халльмунд кюне Хёрдис. – Всего не меньше сотни мы потеряли, это только те, про кого я знаю…
Ночь наступила, но почти никто не спал, несмотря на усталость. Всю ночь по обоим берегам фьорда горели костры, в которых сгорали обломки кораблей, люди ходили из дома в дом, искали друзей, родичей и соседей, где-то радовались победе, где-то рыдали над погибшими.
Стало светать. На площадке причала у Пологого Холма тоже догорал костер: дозорные дружины Эрнольва ярла стерегли стоявшие неподалеку корабли тиммеров. Но никто почему-то не заметил, откуда взялись над самой водой две небольшие женские фигуры. Внезапно обнаружив их всего-то шагах в десяти, хирдманы с Аринлейвом во главе не могли понять, как эти две девушки попали в воду, что они там делают между камней…
Две такие похожие, как сестры-погодки, совсем молодые, невысокие ростом светловолосые девушки всем казались очень знакомыми, но никто, даже сам Аринлейв, не мог, в каком-то странном полузабытье, сообразить, кто же они. Одна из них была, казалось, без сознания и бессильно висела на руках у другой, которая тащила ее из воды на берег, выбиваясь из сил, путаясь в мокром платье, а светлые волосы бесчувственной девушки волочились по песку и цеплялись за камни.
Кто-то дрогнул; кто-то хотел помочь, но странное оцепенение, похожее на пресловутые «боевые оковы», не давало сдвинуться с места.
Наконец девушка справилась и вынесла подругу на песок. Там она опустила ее и встала рядом на колени. Нагнувшись, она то ли дышала ей в лицо, то ли что-то шептала, потом поднялась… оглянулась на замерших мужчин и сделала легкий знак рукой: ну, что же вы?
И вот тут все ее узнали. Даже более молодые, из тех, кто никогда не видел Сольвейг Старшей, тотчас же догадались, что это она. Только она могла быть так проста и так прекрасна, только у нее белое лицо дышало такой добротой и заботой, оставаясь при этом отстраненным, призрачным, неживым…
Она улыбнулась, потом шагнула в волны и исчезла. Она ушла назад, в ту стихию, которая вот уже двадцать семь лет была ее домом, но не вытеснила из памяти прежнего дома, земного.