– Наши сыновья по кустам не бродят, за девами не смотрят! – продолжала она.
– Ну, может, случайно забрел, заблудился. – Толига попытался выгородить своего воспитанника, но без особого успеха – тому не три года, чтобы заблудиться возле самого города!
– А то я не знаю, чего твоему чернявому там понадобилось! – возразила Любовидовна. – На Далянку небось глаза пялил! И в Ярилин день он к ней подкатывался, и в Купалу еще прошлым летом все ноги стоптал, за ней бегаючи, все кусты переломал, и еще зимой все подмигивал ей глазищами своими! Небось и теперь посмотреть хотел, как она там в реке плещется!
– Его не было там! – крикнула Замила.
– Врешь! А как же Лютава сказала! – Любовидовна показала на волхву, стоявшую с кудесом.
– Она обманула! – Замила глянула на Лютаву, будто хотела взглядом проткнуть насквозь. – Она нарочно указала на него!
– Я вру! – Лютава чуть не задохнулась от возмущения и порывисто шагнула вперед, так что все бубенчики на ее одежде зазвенели. В братчине снова поднялся гул. – Да как ты смеешь! Ты кто такая! И меня, волхву, ты во лжи обвиняешь! Ты, холопка украденная!
– Молчи! – прикрикнул Вершина на дочь, болезненно кривясь, а Замила закричала, словно ее резали.
– Князь, ты это слышишь? Твою жену в твоем доме оскорбляют! Перед всеми сродниками ты позволяешь это! Чтобы твою жену называли холопкой! И кто – эта девка, эта волчица, которая живет сразу с десятью мужьями и со своим братом по матери!
Лютомер шагнул вперед, его побратимы загудели и тоже подвинулись ближе – обвинения Замилы касались их всех.
– Ты, князь, свою бабу-то придержи! – рявкнул Богомер. – Что-то я не пойму! Носишься ты с ней, как с яйцом писаным на Радуницу, а она больно много о себе думать стала! Я давно говорил!
– От худого семени не быть доброму племени! – вставил Витень, младший брат Богомера.
– Это ложь! – кричала Замила, пока Вершина и в самом деле не собрался заткнуть ей рот. – Я знаю почему! Она зла на моего сына, потому что боится, как бы он ее брату дорогу не перешел! А ее брат – волк, он не живет в роду и не может наследовать отцу!
– В бойники не навек уходят, вернуться недолго! – ответила Лютава. – Вон кузница, пройдешь через нее – снова в роду будешь. А вот кто от чужой женщины, от робы безродной, на свет появился, тому князем угрянским не бывать! Да хоть бы он из всех сыновей один остался, никогда его угряне не признают! И не надейся, выдра хвалисская!
Ратиславичи опять загудели. Княгиня Замила закричала и завыла, вцепившись в кику, согнулась пополам, словно ее поразила невыносимая боль. Этот ее крик действовал на князя сильнее любых доводов.
– Но что же теперь, в омуте топить? – рявкнул Вершина, перекрывая общий гул. – Сын ведь мой!
– Спросим богов – как они скажут, так и сделаем!
– Я знаю, что они скажут! – кричала Замила.
– А вот как через этого сына засухой все хлеба спалит, градом побьет, опять голодными останемся – вот и будет тебе сын! – наседал Богомер.
Князь Вершина сжимал зубы от досады, но возражений не находил. Он отлично знал, что князь является первым представителем своего племени перед богами и предками, а значит, еще менее других имеет право нарушать порядок.
– Перед богами все равны, князь, – отрезала Володара. – На том наша вера родная стоит, на справедливости белый свет держится.
– Ну, нашалил парень по глупости, с кем не бывает! – Толига единственный, кроме Замилы, пытался что-то сказать в защиту Хвалиса.
– Нет, это не шалости! – Молигнева покачала головой. – Боги за такие шалости всю землю угрянскую благословения лишат, нашлют на нас голод, мор и погибель.
– Да уж лучше бы Далянка за него замуж пошла, давно бы все сладилось! – в сердцах воскликнул Вершина. – Ты, мать, чем меня почтению учить, лучше бы девку уговорила не ломаться! Для кого бережешь? Для своих? Твоим не надо, за твоих ты богов сама попросишь. А Хвалису надо, за него ведь заступиться некому!
– А меня никто спросить не хочет? – с возмущением воскликнул Немига. – Нужен ли мне такой зять?
– Где он есть-то, Хвалис? – гремел Богомер. – Где прячется?
– Не знаю! – Толига развел руками. – Перуном клянусь, не знаю. Со вчерашнего вечера не видел его.
– Когда к Перуну Мокрому ходили, он был с нами? Ты кормилец, ты следить должен.
– Кормилец! Кормилец до семнадцати годов следит. А дальше он уж сам…
– Не болтай, Толига! Был он с нами?
– Как есть… не припомню. – При всем желании выгородить воспитанника Толига не мог солгать. – Не видал я его. Да я и не смотрел, правда. Не малец он беспортошный, чтоб за ним смотреть…
– А ты? – Богомер повернулся к Замиле. – Куда отрока спрятала, говори!
Младшая жена Вершины отвернулась с оскорбленным видом, и вместо нее ответил сам князь:
– Не ведает она. Сама извелась, не знает, куда подевался. Боится, не нашли ли его…
Он бросил красноречивый взгляд на старшую дочь, которая так и не выпустила из рук свою сулицу, являя собой грозный образ Марениной волчицы.
– Затаился где-нибудь… под корягой! – презрительно ответила Лютава. – Но я его найду! Сей же час в лес пойду и волков на помощь позову! Они его и под землей достанут!
Она сердилась на себя, что позволила какой-то челядинке себя обмануть, и была готова не спать хоть три ночи подряд, но выследить эту дичь, которая однажды от нее ускользнула.
До глубокой ночи князь Вершина не ложился спать. Сродники уже разошлись по землянкам, на все лады обсуждая происшествие, охая, строя разные предположения. Постепенно все успокоилось, стемнело, двери закрылись, народ улегся спать, и только князь все ходил по небольшой истобке. Иногда он останавливался около окошка с отодвинутой заслонкой и напряженно вслушивался в ночную тишину, а потом снова принимался ходить.
Мучили его два вопроса: где теперь искать непутевого сына и куда потом спрятать, если удастся найти его раньше волков во главе с Лютавой? Меру своей вины Хвалис понимает, раз не посмел показаться в Ратиславле. Подсмотреть за женскими обрядами, особенно за такими, при которых используется мало одежды, было тайной мечтой каждого без исключения мужчины – в каждом вечно живет мальчик, жаждущий нарушать запреты. Все старинные сказания как раз об этом и говорят. Но даже если удастся ублажить богинь, волков и Лютаву лично какой – нибудь иной жертвой, оставить Хвалиса жить по-прежнему дома едва ли получится. В лучшем случае Ратиславичи потребуют его изгнания. Да и лучший ли этот случай? Куда ему идти? Человек без рода – не человек, пустое место, сухой листок, несомый ветром. Кто угодно его обидит, а заступиться некому. В другой род его не примут – кому нужна чужая беда! – а без рода прожить невозможно. Останется идти куда-нибудь подальше, если еще сумеешь дойти живым, и там продаваться в челядь кому-то из знати. Но сыну хвалиски, даже по внешности такому чужому среди славян, податься будет совершенно некуда. В человеке без рода умирает душа, лишенная поддержки богов и предков, – а без души стоит ли жить и телу? Без души ты упырь, а не человек.