Как волна от камня, Избрана подалась назад и снова села к столу. Сердце ее громко билось, дышать было трудно. Красовит смотрел в ее побледневшее лицо и замечал все то, чего не замечал прежде: как она похудела, побледнела, осунулась. Незаметно для нее самой ее прежняя величавая надменность сменилась выражением болезненной тревоги и тоски. Теперь ей приходилось делать усилие, чтобы взглянуть кому-то в глаза, ее пальцы все время теребили то край одежды, то кончик косы, а плечи передергивались, как от резкого звука. Она старалась держаться, но в ней что-то надломилось, и ей больше не по силам выносить все это – и власть, и войну, и поражение.
– Послушай, – снова начал Красовит. Избрана не поднимала глаз, но он знал, что она его слушает. – Время еще есть. Хочешь уйти – я тебе помогу.
– Уйти? – Избрана метнула на него негодующий взгляд, но ничего не добавила. Он ведь прав: у нее нет возможности сопротивляться, и остается одно – бежать.
– Да. С твоими варягами. Ты своему Хедину веришь?
Избрана кивнула и с новым приливом негодования вспомнила, как презирали варягов смоленские кмети. Дескать, крутолобые, за серебро служат! Не варяги, а свои, свои продали ее врагу!
– Я скажу людям, что Хедин решил от нас уйти, – продолжал Красовит. – Его с дружиной выпустят. И ты с ними. Переоденешься – не заметят. Я сам провожу, чтобы не приглядывались. И ступайте куда хотите. Согласна?
– Хедина позови, – коротко ответила Избрана.
В голове у нее все смешалось, она чувствовала себя глубоко несчастной. Вот и опять ее понесло, как лист на ветру, и судьба не дает ей даже оглядеться. Она потеряла сначала Смоленск, а теперь отрывается от последней опоры.
Красовит спустился из горницы и прошел через двор в дружинную избу, где сидели десятники Блестан и Пестрец со своими кметями.
– Как там, снег не перестал? – спросил кто-то, увидев входящего со двора.
Вместо ответа Красовит снял поясную сумку, открыл и протянул Пестрецу.
– Сколько добавишь? – спросил он.
– За что? – изумился десятник.
– Я с Хедином сторговался, – ответил Красовит. – Они две гривны просят. Чтобы уйти.
– Куда? Зачем уйти? Куда посылаешь? – посыпались вопросы.
Красовит презрительно хмыкнул:
– Чем думаете-то – голодным брюхом? Что о княгине-то решили – забыли? А она захочет? А варяги ее отдадут? Драки не миновать. А так я Хедина уговорил. Они уходят, княгиня одна остается. Все тихо-мирно. Две гривны надо. У меня полгривны только есть. Давайте, у кого сколько.
– Умно! – одобрил Блестан и бросил в кошель перстень с пальца. – Ну их совсем, крутолобых. А жрут сколько!
– А большой веры им нет. Пусть проваливают! – одобрили кмети и принялись шарить по поясам.
На лицах было презрение: варяги, молчаливо гордившиеся своей верностью, отступились от княгини всего за две гривны. Правда, тоже деньги. По-старому, четыре коровы можно было купить.
Красовит невозмутимо закрыл сумочку. Его не считали особенно умным, да и сам он действовал больше по наитию, но оказался совершенно прав. Когда с людей требуют денег, они твердо верят, что взамен получат что-то стоящее. И чем больше денег требуется, тем крепче вера.
Когда стемнело, Красовит прошел к воротам городища и велел дозорному десятку открыть. С боярского двора потянулась темная вереница молчаливых варягов. Красовит ушел к воротам, потом вернулся вместе с Хедином.
– Снег. Ничего, – коротко бросил он, имея в виду, что к утру никаких следов не сохранится.
– А как ты здесь останешься? – негромко спросил Хедин. – Тебя не будут винить?
– А я что? – Красовит пожал плечами. – Я все хорошо придумал. Дружина одобрила. А считать вас, сколько утопало, – я до стольких считать не умею.
Княгиня Избрана, переодетая в мужское платье и округлый варяжский шлем, спрятав под плащом спущенную по спине косу, шла в середине отряда, довольно далеко от Хедина, чтобы ее не заметили взгляды, обращенные к вожаку. Якобы улегшись спать, она отослала девчонку и строго приказала до утра не беспокоить. Сейчас она не боялась быть узнанной, и ее даже злило то, что она вынуждена покидать Радомль тайком, как беглая холопка. Бежать от собственной дружины! Нет для князя большего унижения. Избрана не задумывалась пока, куда они пойдут, где и как будут дальше жить, но очень хотела одного – чтобы впредь все стало не так, как было раньше.
Отправившись из Радомля в непривычной для него должности свата, Секач рассчитывал застать жениха, то есть князя Столпомира, в Подгоричье. Но тот, как оказалось, успел уйти вперед. В городках по Днепру полотескому князю без битвы открывали ворота: увидев княжича Зимобора, старейшины не решались сопротивляться, тем более что княгиня Избрана забрала из городов ополчение и бояр с дружинами, а сама, по слухам, уже была разбита и даже вроде, говорят, попала в плен.
Догнать войско Секачу удалось только в Болотниках, всего в двух переходах от Смоленска. Еще при выходе из леса его дружина наткнулась на дозор. Не дав им приблизиться, полочане послали гонца к городку, и к тому времени как Секач со своими людьми вышел на открытое пространство, перед воротами их уже ждала дружина копий в пятьдесят.
Велев кметям оставаться возле леса, Секач один пошел вперед. На руке у него был щит, но меча он не вынимал из ножен, показывая свои мирные намерения. От полотеской дружины тоже отделился кто-то из десятников, судя по хорошему шлему и кольчуге, и вышел ему навстречу.
– Кто вы такие и чего хотите? – крикнул полочанин.
– Я – Секач, воевода смоленский! – ответил гость, задыхаясь после ходьбы во всем вооружении по глубокому снегу. – Не воевать пришел… Хочу… говорить с вашим князем… Столпомиром… Здесь он?
– Кто тебя прислал?
– От дружины я… И от бояр смоленских.
Полочанин немного подумал, потом кивнул:
– Иди за мной.
Дружина Секача осталась на поляне под присмором полочан, а самого воеводу повели в город. Хорошо знакомый городок, будучи захвачен врагами, казался совсем чужим. Опытным взглядом окидывая вооружение многочисленных полочан, Секач еще раз отмечал, какое правильное решение они приняли.
Его провели в гридницу. Здесь тоже были кмети, на лавках сидели бояре, и хозяйское место тоже было занято. Секач подобрался, пытаясь получше вспомнить Столпомира, виденного когда-то – чуть ли не десять лет назад…
Но на хозяйском месте сидел Зимобор.
Секач оторопел: он подготовился к разговору с совсем другим человеком и теперь не знал, что сказать.
– Здравствуй, Секач! – Зимобор кивнул. – Что же не здороваешься, раз прибыл? Не узнал? Вроде не так давно и расстались, виделись на днях. Избрана прислала? Где она сама?
Секач открыл было рот и опять закрыл. Зимобор усмехнулся: