— Да как тут терпеть — совсем замучили постоями! — не унимался Шумила. — У вас-то в детинце еще тихо. А у нас что орда прошла. Горшки побиты, куры поедены, хоть сам на солнышко кукарекай!
Надежа и Гостемир засмеялись.
— Выпей-ка квасу ради праздника! — весело сказал Надежа и взял со стола деревянный ковшик с ручкой в виде утиной головы. — Разом на сердце полегчает!
— Мутно на душе, коли пива нет в ковше! — засмеялся Гостемир.
— Какой такой праздник? — прогудел Шумила, вытирая рукавом выпуклый, блестящий от пота лоб. Выговорившись, он заметно поостыл и теперь переводил дыхание, как после трудной работы.
— Как какой? Лелин велик день же ныне! — воскликнул Надежа, наливая квасу из большой корчаги. — Стареешь, брате, стареешь, беда! Девичий праздник забыл! А ведь в молодые-то годы только и ждал, а? — Надежа подмигнул гостю, протягивая ему ковшик с квасом, и все трое заулыбались, вспоминая, как ждали когда-то в юности начала весенних хороводов и игрищ.
Словно отозвавшись на перемену разговора, в переднюю клетушу вышла наконец Медвянка. Поклонившись гостям, она повернулась, чтобы отец мог ее оглядеть. Прервав разговор, Надежа и оба гостя залюбовались ею. Не зря Медвянка надеялась и сегодня, третий год подряд, представлять богиню-Весну в игрищах и обрядах Лелиного велика дня. У нее были красивые карие глаза, блестящие, как темный янтарь, тонкие черные брови, словно прочерченные угольком, румянец горел на ее щеках непреходящей зарей. Уголки ее ярких губ были чуть приподняты, и это придавало подвижному лицу девушки выражение смешливого задора. Хороши были и волосы цвета темного меда, густые, тонкие, вьющиеся на висках и надо лбом легкими завитками, и в каждом волоске горел солнечный луч. Богиня Лада одарила Медвянку красотой, Мать Макошь дала ей легкий, веселый и бойкий нрав. Отец не чаял в ней души, все парни Белгорода не отводили от нее глаз.
Сегодня она чувствовала себя особенно красивой и нарядной, постаравшись в честь богини Лели. Наряды были единственным рукодельем, на которое Медвянка не жалела трудов: ее верхняя рубаха из красноватого полотна была расшита многими полосами цветной тесьмы, из-под нее виднелся подол нижней рубахи, покрытый многорядной вышивкой. На руках звенели витые серебряные обручья, на груди блестели бусы из красно-рыжего сердолика и желтого янтаря.
— Ах, хороша у тебя дочь! — одобрительно кивая, воскликнул Гостемир. — Хороша! Истинно, сама Леля-Весна! Будь я на двадцать лет помоложе да будь холостой, беспременно бы посватался!
— Спасибо на добром слове, да у нас в городе и своих женихов достанет! — весело ответил Надежа, со значением поглядев на дочь.
Медвянка фыркнула, подняла к лицу рукав — вспомнила о Молчане.
— Да уж я видал вчера! — тоже вспомнив вчерашний вечер, сказал Гостемир, подкручивая ус. — Женихов вам не с собаками искать!
— Собаками со двора гнать! — сдерживая смех, отозвалась сама Медвянка. Она знала, что в городе будет много болтовни про вчерашнее неудачное сватовство, что многие, особенно имеющие дочерей на выданье, будут осуждать ее за разборчивость, но ее это не беспокоило. Она очень любила, когда о ней все говорили.
— Ох, боги светлые! — Лелея недовольно вздохнула. Со вчерашнего вечера она только жаловалась, но против отказа жениху возражать не стала. С одной стороны, иметь в зятьях такого толкового и надежного человека, как Молчан, было бы хорошо, но Лелея была неглупа, хорошо знала свою дочь и не могла не понимать: Медвянка и Молчан совсем друг другу не подходят, в семье их не было бы лада. А без лада какое счастье?
— Макошь-Матушка ее дух, видно, из ветра сотворила! — качая головой, приговаривала Лелея. Старшая дочка, всегда готовая болтать, смеяться, петь, плясать хоть до зари, не была охотницей до домашней работы, и это не нравилось городничихе.
— Не ворчи, матушко! — защищал свою любимицу Надежа. — Ведь как хороша, добрым людям на радость, — посмотришь, и сердце веселится! Как огонек дом освещает!
— Огонек твой светит, да не греет! Наговоришь ты ей — она и без того привередница выросла, ни на одного доброго парня не глядит. Что же, княжича дожидаться — да где его взять?
— Будут здесь и княжичи! — подхватил боярин Гостемир, который неизменно заступался перед хозяйкой за Медвянку просто потому, что при взгляде на девушку у него веселело на сердце. Вот здесь он был целиком согласен с Надежей: за что ее бранить, если она так хороша! — Князь-то, слышали, и старших сыновей с собой в поход берет. Вышеслав, Изяслав, Святополк — все уже молодцы! И больше всех Вышеслав!
— Расскажи, боярин! — Медвянка улыбнулась Гостемиру, ее глаза блестели лукавой мольбой. Княжичи, которых ждали в Белгороде со дня на день вместе с самим Владимиром, занимали немало места в ее мыслях. Ей хотелось хоть разок посмотреть на них, узнать, какие они, сыновья Владимира, внуки Святослава, потомки Дажьбога.
— Да ну тебя! Собралась, так ступай! — Мать махнула на нее рукой, не давая Гостемиру начать рассказ. Она знала легкий нрав и живое воображение дочери и беспокоилась — от мыслей о княжичах добра не будет.
— Мы ее за Явора отдадим! — тут же доложила Гостемиру младшая дочка Надежи, которую пока еще звали детским именем Зайка. В свои десять лет она была миловидна, резва и проворна и обещала в будущем не уступить старшей сестре.
Медвянка не стала спорить с матерью и вышла из клетуши, приплясывая на ходу и смеясь прошедшему разговору. Ей и правда пора было идти. Про княжичей она еще успеет расспросить Гостемира, когда матери не будет поблизости, а упускать что-либо из сегодняшнего праздника она не собиралась.
* * *
Двор Надежи смотрел резными воротами на маленькую площадь в середине детинца, и старший городник, таким образом, жил в самом сердце города и всех его событий. Сюда же выходили дворы тысяцкого и епископа, подле них стояла маленькая деревянная церковь с одной маковкой, покрытой серебристыми плашками осинового лемеха. В детинце было тише и малолюднее, чем в Окольном городе, крепкие тыны белгородской знати стояли величаво и спокойно.
Выйдя со двора, Медвянка направилась к высоким воротам тысяцкого Вышени. Она была дружна со старшей Вышениной дочкой и уговорилась зайти за ней, чтобы вместе идти на Лельник. По дороге Медвянка с удовольствием ловила на себе веселые взгляды, улыбалась всем вокруг, даже напевала негромко. Тесноватая площадь детинца, отсыревшие за зиму бревна тынов, влажная земля, разбитая копытами скотины и сапогами дружины, были облиты золотом Хорсовых лучей, и все казалось красивым, потому что говорило о весне. А стоило Медвянке вспомнить, что скоро она увидит самого князя, как ликованье вскипало в ней, как бурный весенний ручей. Весна была вокруг нее и внутри нее, она сама была — Весна. Пройдя за ворота воеводского двора, Медвянка встретила десятника из Вышениной дружины, Явора. Увидев девушку, он остановился, не сводя с нее глаз, улыбнулся восхищенно и радостно. Яркое солнце слепило ему глаза; казалось, что Медвянка облита солнечными лучами и сама излучает свет. Она была словно вила, рожденная от росы и трав, с блестящими, как молния, очами, лучезарно-прекрасная Денница, дочь Светлого Хорса.