Дорогой Разгон почти не закрывал рта — рассказывал о делах Васильевской дружины, о поездках в дозор, о своей жене. Явор почти не слушал друга, не разговаривал даже с Медвянкой. Его мучили досада и стыд из-за упущенного печенега. Торговые гости нередко торговали и сведениями о городах и войске, но раз знатный печенежский батыр нанялся к хазарскому купцу простым воем — значит, ему очень нужно было знать, что делается на Киевщине. Видно, хазарину и печенеги не слишком доверяют, если его сведений было мало и обладатель почетного воинского пояса отправился в навороп сам. Конечно, он теперь знает, что князь Владимир с дружиной ушел в днепровские верха. И ускакал, увез хану Родоману эту радостную весть! Сам себе Явор казался слабым неумехой, неученым отроком. Бранеяру из Перунова Ирья стыдно и глядеть на него! Куда ему до Владимировых детских, до рыкарей, которые в одиночку разметывают сотни! Уж Рагдай Удалой или Светло-яр Зови-Гром не упустили бы печенежского наворопника, а везли бы его сейчас, как мешок через седло, приложенного о землю до полного бесчувствия. Явор готов был с досады кусать свой щит, как варяжский рыкарь-берсерк, — видел однажды, еще отроком.
Белгород был уже недалек, и Медвянка вздохнула с облегчением. Вопреки ожиданию, пережитый в степном перелеске ужас почти вернул ей прежнюю веселость. Там, где другой еще долго перебирал бы пугающие воспоминания и рисовал бы себе еще более пугающие возможные последствия, Медвянка бурно радовалась избавлению, видя в нем подтверждение того, что она — любимица богов и ничего плохого с нею не может случиться.
И то, что рядом с ней был Явор, делало ее радость еще более полной. Его воинское умение и присутствие духа не прошли мимо ее внимания. Теперь она знала, что обе свои гривны он получил по заслугам. Хвалебные отзывы о нем отца, тысяцкого и прочих, от которых она раньше отмахивалась, теперь казались ей верными и даже недостаточными. И с чего она, в самом деле, взяла, что у ее жениха должно быть белое лицо и правильный нос? И со своим лицом, которое так обожгло степное солнце, Явор оказался на удивление хорош на своем месте, лучшего Медвянка и придумать не смогла бы. Теперь она радовалась его любви, гордилась ею и хотела бы получше закрепить ее за собой. Пожалуй, таким мужем и сама Забава Путятична загордилась бы! А в глубине ее сердца шевелилось тревожное сомнение: а вдруг он передумал? А вдруг он так обиделся, что больше не хочет брать ее за себя? «Я тебе не кощунник, по три раза одно запевать не стану! » — вспоминались ей его слова, случайно услышанные в гриднице. Украдкой оглядываясь, Медвянка видела, что лицо Явора хмуро и сосредоточенно, и не решалась даже обратиться к нему. Поистине сильно переменили их эти три дня!
Еще издалека завидев с заборола подъезжающий отряд, возросший почти вчетверо и включающий пленных степняков, белгородцы открыли ворота, и всю дорогу через Окольный город к детинцу народ валом валил следом. Предупрежденный тысяцкий тоже велел открыть ворота, челядинцы сразу приняли коней, пленных хазар отвели в пустую клеть и заперли там. Явор и Разгон пошли в гридницу, за ними два гридя вели купца. От долгой скачки и испуга он совсем ослабел и еле передвигал ноги; гриди почти несли его, браня за непомерную тяжесть. Медвянка увязалась следом — ей было любопытно поглядеть, чем все кончится, и не хотелось так скоро уходить от Явора.
— Здоровы будьте, соколы! — приветствовал их Вышеня. — Вы кого приволокли? Полон взяли? Эй, огня!
Уже сгустились сумерки, в гриднице было темновато. Челядинцы принесли факелы, огненный отблеск упал на лицо хазарина. Тот зажмурился и закрыл лицо рукой.
— А, Соломоне! — воскликнул Вышеня. — Не прячься, я тебя уж признал! Вот не ждал тебя в гости!
— Я не прячусь от тебя, господине! — жалобно и обиженно воскликнул купец. — Несчастный день! Я побит, ограблен, обесчещен! Все знают Соломона — я честный гость! Разве я продавал худой товар? Разве мои весы лгут? Разве мое серебро нечисто?
— Помолчи покуда! — прервал его тысяцкий и поднял глаза к Явору. — Сказывай, сыне.
Явор принялся рассказывать о происшествии в степи. Заново он переживал и битву, и свою досаду; говоря об ускакавшем печенежском наворопнике, он учащенно дышал, и даже голос его изменился.
— Я не знаю, не знаю того человека! — пытался вставить в его рассказ Соломон, но по знаку тысяцкого гридь дал ему затрещину, и он замолчал.
— Верно ли тот? — спросил тысяцкий у Явора, когда десятник кончил.
— Я с кем раз бился — не забуду! — глухо отозвался Явор. — Видно, Родоман после прошлогоднего новый набег замыслил. Вон, лучшего батыра глядеть послал! Поди, теперь уж коней седлают!
— Может, и так, — помолчав, согласился Вышеня. — Ладно, и мы их не сложа руки дожидаться будем. Гостя торгового поутру в Киев отошлем, пусть-ка Путята с ним потолкует. А вам за службу спасибо. Ступайте на покой.
Поклонясь, Разгон пошел к своим гридям устраиваться на ночлег, а Явор вышел вместе с Медвянкой со двора — проводить ее до Надежиных ворот. Он чувствовал облегчение: хотя бы ее он возвращает родителям в целости и сохранности. Сейчас ему было не до размышлений, что теперь у них выйдет. Потом видно будет.
А Медвянка шла не торопясь и жалась к Явору, будто боялась оступиться в темноте. Вот еще несколько шагов, и все эти дивные и тревожные дела кончатся, она опять будет дома, среди привычных, таких скучных вещей. А Явор, в котором она увидела за эти дни чуть ли не самого Перуна, уйдет к себе на воеводский двор и думать забудет о ней. Когда он теперь придет? Будет ли любить ее?
Дойдя до своих ворот, Медвянка остановилась. Явор взялся за бронзовое кольцо и хотел нажать, но Медвянка вдруг положила ладонь на его руку.
— Погоди, — торопливо сказала она почти шепотом, будто боялась, что их подслушают. — Послушай-ка…
Колеблясь между нерешительностью и нетерпением, она повернулась к Явору. Никогда раньше она и подумать не могла, что сама заговорит с парнем о таком деле. Но сейчас она была не в силах ждать и мучиться сомнениями, вернется ли Явор к тому разговору на забороле или нет. И все же Медвянка не ожидала неудачи — ведь боги так заботятся о ней, они наверняка исполнят то, чего она хочет. А что теперь она хочет стать женой Явора, Медвянка не сомневалась.
— Ну? — удивленно отозвался Явор.
— Послушай, ты мне третьего дня вроде хотел что-то подарить… — напомнила Медвянка, и голос ее яснее слов подсказывал Явору нужный ответ.
Явор не сразу ее понял — вот уж о чем он сейчас не думал, так это о сватовстве. А поняв, не поверил — слишком внезапной была эта перемена. Вчера вечером он подумал, что, может быть, Медвянка еще переменится к нему, но не ждал, что это произойдет так быстро и решительно. А удивляться тут было нечему — события этих трех дней сильно переменили саму Медвянку, переменились и ее чувства.
— Ну, хотел, — осторожно ответил Явор, не вполне еще ей веря. И все мысли о печенегах, об ускакавшем болдыре и хазарах растаяли, а все его чувства к Медвянке и мысли о ней вскипели, снова стали самым важным в жизни.