Проснувшись утром, Веселка отлично помнила свой сон, но терялась, не зная, как его разгадать. Полотенце – это, понятно, к свадьбе. Но почему-то сейчас такое объяснение ей казалось недостаточным и даже глупым. Просто у нее в голове застряла болтовня девок, с чего-то взявших, что теперь она выйдет за Громобоя. Как ни странно, сейчас Веселка была дальше от этой мысли, чем полгода назад. Но к чему же полотенце?
Но Мудрава показала ей на дверь… И Веселка вдруг рассмеялась, выронила из рук гребень, которым принялась было чесать косу. Она поняла!
– Ох, Матушка Макошь! – сокрушенно качая головой, Любезна подобрала гребень с пола и отняла у дочери ленту. – Сиди, я сама! Совсем девка без ума осталась!
– Так, знамо дело, на том свете побыла и вернулась! – добавил дед. – Ум-то не забыла там?
– Расскажи! – хором потребовали Румянок и Колобок, слышавшие сестрину «кощуну» двадцать раз и все еще не уставшие ее слушать.
А Веселка все смеялась, радуясь своей догадке, но делиться ею с родичами не спешила. Догадка была как раз из тех, что делаются «без ума». Она поняла, что должен взять в поход Громобой. Не меч Буеслава, а ее саму, Веселку!
И с этой новостью она отправилась в Кузнечный конец, сразу как только мать заплела ей косу. Зная, что Громобой едва ли отправится в путь прямо сразу после веча – так быстро ему ни за что не собраться, – она все же чуть ли не бежала всю дорогу. Ей уже давно хотелось бежать, и вот наконец у нее появилась цель.
Еще не дойдя до Вестимовых ворот, она услышала голос Громобоя.
– Да брось ты, мать! – говорил он, стоя на крыльце и обернувшись в сени, в раскрытую дверь. Полушубок у него, как всегда, был наброшен на одно плечо, а левый рукав болтался за спиной. – Куда мне столько рубах – торговать, что ли? Целый обоз велишь снарядить? А, это ты! – Он захлопнул дверь, обернулся и увидел Веселку, подходившую к крыльцу.
– Ты что, уже собрался? – спросила она, стараясь отдышаться. – Подожди!
– Да я к князю. Звал опять зачем-то… не нагляделся.
– Подожди! – повторила Веселка. – Я с тобой пойду.
Надо было как-то по-другому, с опозданием сообразила она. Он сейчас скажет: «Ты с ума сошла».
– По Черному Соколу соскучилась? – Громобой ухмыльнулся. – Ну, пойдем, раз уж сама дорогу забыла. В снегу увязнешь – вытащу, так и быть. Я не злопамятный.
– Злопамятный? – Веселка удивилась. – Да чего я тебе сделала?
– Девичья память! А кто меня на чуроборского оборотня снарядил – скажешь, не ты? Бабушка Перевалиха? Глядишь, если бы не ты – Сугрев сам бы войско собрал и сам повел бы воевать. А теперь я один за всех отдувайся!
– Да я… Я не тебя одного снарядила, – утешила Веселка, повернув и вместе с ним направляясь к воротам. – Я сама с тобой поеду. К дебричам.
– А… – начал Громобой.
Конечно, он хотел сказать, что она сошла с ума и ей совершенно нечего там делать. Но едва он открыл рот, как откуда-то всплыло убеждение: именно ее-то ему и не хватает. Они вместе ходили в Правь, она подобрала эти шесть черепков, которые, может быть, еще окажутся поважнее Буеславова меча. Кому же и искать остальные шесть, как не ей? Другому они, может статься, еще и в руки не дадутся. Казалось даже странным, что он сам раньше этого не сообразил. Без нее весь затеянный поход может оказаться напрасным. Громобой повеселел: приятно было, что Веселка, заварившая всю эту кашу, честно поможет ее расхлебывать.
– Как же без тебя! – усмехаясь, ответил он. – Пошли, если не боишься.
– Ты что, взаправду? – недоверчиво спросила Веселка. Такого быстрого согласия она не ожидала.
– А ты нет?
Они остановились в воротах и поглядели друг на друга. Громобой больше не смеялся, и его серые глаза смотрели так серьезно и ясно, как бывало только там, в Прави. Он готов был взять ее с собой и хотел этого, даже опасался, как бы она не передумала.
– Только тебя мать не пустит, – добавил он.
– Я все равно уйду. Не в бане же запрут.
– Могут и запереть. Я бы запер.
– А ты дверь не выломаешь? – поддразнивая, спросила Веселка. – Если на дверь бани сил не хватит, зачем на оборотней ходить?
Громобой засмеялся и потрепал ее по плечу, как мальчика. Веселка пошатнулась и вывернулась из-под его руки:
– Потише, медведь!
– Медведь! А сама на оборотня идешь! – в ответ поддразнил Громобой. – Вот он, дебрический-то князь, – он зверь, не мне чета! Не боишься?
– Не боюсь! А тебе завидно?
– Смелая ты! – насмешливо восхитился Громобой. – Ни Зимний Зверь тебе нипочем, ни мертвая избушка на ножках!
Смеясь, Громобой вдруг заметил, что глаза Веселки наливаются слезами. Ей вспомнилось ощущение грозящей пропасти, и страх пронизал ее, как порыв холодного ветра.
– Ну, ладно, ты чего? – перестав смеяться, примирительно сказал Громобой. – Ну, не реви только. Скажи, что я медведь неученый, ладно уж.
– Ничего я не смелая… – прошептала Веселка, глядя мимо него и стараясь совладать с собой. – Глупая я просто. Не знаю даже, что там может быть, вот и иду… А знала бы, так от страха под лавку бы полезла… Зачем иду – сама не знаю. Матушка моя, матушка! Не хочу я, а знаю – надо мне идти, и все…
– Ну, так и пойдем! – Громобой взял ее за руку и потянул на улицу.
Князь Держимир встретил их в гриднице. На ступеньке престола сидел Баян, странно серьезный и совсем не улыбающийся.
– Один пойдешь? – сразу спросил князь, приветствовав Громобоя лишь легким кивком. Тот, впрочем, тоже кланялся не слишком низко, и всем казалось, что Держимиру и Громобою вдвоем в гриднице тесно. – Хочешь – дружину дам?
– Один. – Громобой мотнул головой. – Дружина мне ни к чему, чего я с ней делать буду? Я ж не воевода.
– А из оружия что возьмешь?
– А что в руках держать умею, то и возьму. Молот свой из кузницы возьму. Уж это не обманет.
– Вот что… – Князь помедлил, потом положил руку на рукоять меча. Громобой только сейчас заметил, что меч Буеслава не пристегнут к поясу, а просто лежит у князя на коленях, как в тот, первый вечер. – Возьми! – Князь вдруг протянул рукоять меча Громобою. – Получше молота будет.
Веселка ахнула, вспомнив, как дома мечтала об этом как о невозможном чуде. Гридница молчала. Потрясенные кмети не могли взять в толк, что князь снова отдает наследство предков, чудом к нему вернувшееся. Баян, заранее с этим решением знакомый, подавил вздох и отвернулся. «Он его добыл, ему и владеть! – злобно говорил ему Держимир, досадуя на судьбу, но не смея с ней спорить. – Не лежит он у меня в руках! Держу и чувствую – не нравлюсь я ему! Этот меч для дела нужен, а раз дело делать Громобою, то и меч – ему! Чтоб его громом разбило!»
Даже Громобой немного растерялся от такой чести.