Это было похоже на правду: парень то подносил кусок хлеба ко рту, то опять отнимал. Хлеб казался ему такой драгоценностью, что есть его, несмотря на голод, было жалко. Наконец он откусил маленький кусочек и долго держал его во рту, как беззубый дед.
А у княжны Дарованы, видевшей это, на глазах показались слезы. Княжий двор еще не очень голодал: скотину, включая лошадей, давно уже съели, но хлеб, соленые грибы, моченые ягоды, квашеная капуста и репа еще имелись. Время от времени князь водил дружину на охоту, откуда привозил потощавших лосей и кабанов, так что и вкус мяса тут еще помнили. Но княжна знала, что посад и лесные роды давно уже бедствуют: съедены были даже запасы посевного зерна, и единственной пищей многих теперь оставалась рыба из Велиши. В нижних палатах княжьего двора постоянно толпились женщины с детьми, старики, и каждый день князь уделял беднякам все, что только мог. Но накормить весь Глиногор даже князю было не по силам. Ослабленные голодом люди становились легкой добычей любой болезни, и князь с растущей тревогой ждал неизбежного мора.
Наконец парень отдышался и начал рассказывать. Правда, многого он поведать не мог: на огнище его рода, что отстояло от стольного города на четыре дня пути, прибежал человек из более дальних земель с известием, что на земли смолятичей с полуночи пришло какое-то войско. Что за войско и кто его ведет, было неизвестно. Оно шло по льду Истира, время от времени останавливаясь, чтобы поохотиться и половить рыбы, но далеко от реки не удалялось. Насчитывало оно «сотню воев», как сказал парень, но без большой уверенности.
– Ну, сотня – это еще не войско! – сразу повеселев, с облегчением воскликнул воевода Смелобор. – А я-то думал! Войско, войско! Это кто-то в гости едет!
– Ну и времечко для гостей! – загудела гридница.
– Так, видно, свои припасы подъели, вот и думают чужими хлебами поживиться!
– Кто же это может быть?
– Гостей только нам и не хватало!
– Сами чуть живы!
– А может, там не сотня? Кто ее видел-то?
Князь Скородум по-прежнему хранил озабоченный вид. Новость о «войске» поначалу встревожила его, но не удивила. Он принял ее как неизбежное и ожидаемое зло: мысль об опасности вражеских набегов давно жила в нем. Не было ничего удивительного в том, что какое-то племя, прикончив свои запасы, с голоду пойдет проверять запасы соседей. И хотя в закромах у людей теперь только старый мышиный помет, леса с дичью и реки с рыбой – такое сокровище, что ради него стоит пойти войной. Не сегодня – так завтра.
Глиногор бурлил, и с площади скоро полетели гулкие удары железного била: город был полон разнообразных жутких слухов, и народ требовал, чтобы ему разъяснили новости. Были мнения, что на смолятичей идут дремичи, заморцы, велеты или даже песиглавцы, вера в существование которых опиралась в основном на знакомство с князем Огнеяром Серебряным Волком. Князь Скородум с дружиной отправился к посадским воротам. Народ требовал собирать войско: набегов со стороны ждал не только князь. Явной опасности пока не было, но ради общего спокойствия князь Скородум повелел метать жребий для посадского ополчения. На этом успокоились и стали ждать.
На другой день появились новые гонцы, и постепенно дело прояснилось. К Глиногору приближался Боримир Огнегорский, князь западных рарогов. С ним была дружина числом гораздо меньше сотни. Народ повеселел, но князь Скородум при этом известии не испытал облегчения: одна тревога для него сменилась другой. То, с чем ехал рарожский гость, для Скородума Глиногорского было сейчас немногим лучше войны.
Княжна Дарована, впервые услышав имя нежданного гостя, побледнела и шагнула назад, словно хотела убежать от этой новости. Княгиня Добровзора тревожно схватила ее за руку. За время бесконечной зимы и всех ее тревог обручение Дарованы с огнегорским князем отодвинулось так далеко, что о нем совсем позабыли, и появление забытого жениха показалось совсем некстати.
– Что же это, князь? – Княгиня глянула на мужа. – Боримир Огнегорский! Зачем он к нам? Неужели жениться надумал? Вот еще чего не хватало! Вот выбрал время!
– Похоже, что так и есть! – В замешательстве дергая себя за длинный ус, князь Скородум прошелся по гриднице. – Зачем еще… Впрочем, может быть… Да нет, раз уж он сам едет… Похоже, дочь моя, что о тебе вспомнил твой жених. То есть тот, кто считался твоим женихом до этой зимы…
– Я не хочу. – Дарована качнула головой. Ей хотелось отодвинуть подальше это прошлое, которое так не подходило к настоящему и к желанному будущему. – Я не могу. Я не должна. Я не пойду за него.
– Девочка моя, но ты же обручена с ним! – воскликнула княгиня, крепко сжимая ее руку, как будто надеясь образумить. – Ты обручена с ним, вспомни, ты дала ему свое кольцо! Если мы теперь ему откажем, это опозорит нас! Нельзя нарушать слово! Иначе он и впрямь пойдет на нас войной! Подумай, разве сейчас нам нужна, в придачу ко всему, еще и война!
Дарована не отвечала, а только мотала головой. Все доводы отскакивали от ее сознания: для нее не существовало ничего и никого, кроме Громобоя, и выйти за другого было хуже, чем умереть. Лучше в озеро… Она обещала свою руку и свою любовь Громобою, тому, кто обещал вернуть в мир весну и ушел в священное озеро, чтобы исполнить обещание. Отказаться от него, предать его для Дарованы означало убить и саму весну, как будто ее верность была залогом победы Громобоя. Думая о нем, она была с ним, и мелкая земная рассудочность не имела над ней власти.
– Дочь моя, – князь Скородум подошел к ней вплотную и заглянул в глаза, – у тебя было время как следует обо всем подумать. Ты уверена, что не хочешь быть огнегорской княгиней?
Дарована закивала. Она знала, что для отца ее желание важнее всего на свете, а значит, он придумает способ спасти ее. Теперь она без колебаний согласилась бы бежать хоть к Огнеяру в Чуробор, только бы подальше от прежнего жениха!
– Но мы не можем отказаться! – с тревогой восклицала княгиня Добровзора. – Как мы откажемся? Ведь ты дал ему слово!
– Я дал ему слово сыграть свадьбу после Медвежьего велика дня, – задумчиво ответил князь. – А где он, Медвежий велик день?
– Ты думаешь, его это убедит?
– Посмотрим. Послушаем, что он нам скажет.
К Глиногору дружина князя Боримира приблизилась через четыре дня. У ворот города его встретил воевода Смелобор, поприветствовал от имени князя Скородума и повел в детинец. Народ толпился на улицах и висел на тынах, но приветственных криков было мало. За прошедшие дни народ сообразил, что прежний жених княжны стал соперником того, кто обещал вернуть в мир весну. Общее сочувствие было на стороне Громобоя: его поединок и уход в озеро всем были памятны. Глиногорцы с настороженностью разглядывали огнегорского князя, пытаясь по его замкнутому, остроносому, довольно красивому, но не слишком доброму лицу угадать, как он отнесется к ожидающим его новостям. И если бы гость вздумал силой настаивать на своих правах, весь Глиногор дружно встал бы на защиту своей княжны и прав ее нового суженого.