– Знаешь, есть, говорят, такая разрыв-трава, – чуть погодя заговорила Смеяна, поуспокоившись. Теперь, когда приходилось надеяться только на себя, она думала изо всех сил и от этого непривычного дела уже порядком устала. – Я ее не видала, но она все замки и запоры, говорят, разрывает, хоть железные, хоть какие. Должна она твой науз разорвать.
– Э, слыхал я про такую траву! – Грач махнул рукой. – Это надо всю Купальскую ночь, пока люди веселиться будут, траву косить. А как, стало быть, железная коса разломится, тут тебе и разрыв-трава. А еще к реке всю кучу тащить да смотреть, которая травка вверх по течению поплывет. Нет, это не по мне! Я в гриднице вырос, косы отроду в руках не держал.
– Да ну! – Смеяна поморщилась. – Не надо ничего косить. Разрыв-трава в полночь огненным цветком зацветает, тут ее и берут.
– Это папоротников цвет в полночь огненным цветком зацветает! – Грач с насмешкой покосился на нее. – Ведунья!
– Может, у вас в дрёмичах только папоротник цветет, а у нас и разрыв-трава тоже, – ответила Смеяна, обиженная его усмешкой. – Уж мне ли трав не знать!
– Так это Купалы надо ждать! – Грач посмотрел на небо, как будто хотел среди бела дня увидеть месяц. – Сколько еще осталось?
– Ой, бедно вы на том берегу живете! – с издевкой протянула Смеяна. – Может, у вас и надо ждать, а у нас от Ярилина дня до Купалы все волшебные травы каждую ночь цветут! Только место надо знать. Я раньше видела, да мне ни к чему было. Сегодня же пойдем поищем!
Грач пожал плечами:
– Тебе виднее. Где хочешь ищи, что хочешь делай, только сними с меня эту дрянь!
Ярость вдруг исказила его лицо, Грач сердито дернул берестяной ремешок. Тонкая полоска бересты по-прежнему оставалась прочной, как железо.
– А если не найдем… Мне Творян сказал – старики решили тебя везти в Краснобор, чтобы продать, – сказала Смеяна.
– Да ну? – Грач вдруг оживился. – Вот спасибо!
– Чему ты радуешься-то?
– Да ведь чтобы в Краснобор везти – надо науз снять! До Краснобора-то ваши угодья не тянутся!
– И правда! – Смеяна обрадовалась, но тут же снова нахмурилась. – Нет, ведь тебя не так повезут – веревками запутают…
– А пусть запутают! – Грач усмехнулся, снова повеселев. – Из веревок-то я выпутаюсь. Ты мне нож дашь?
– Дам, – помедлив, сказала Смеяна. – Только если ты поклянешься никого из моей родни не порезать.
Грач посмотрел ей в глаза, потом сдвинул рукав рубахи до самого локтя и протянул Смеяне руку запястьем вверх.
– Хочешь – будешь мне сестрой? – предложил он, и по его глазам Смеяна видела, что он не шутит. – Твоя кровь будет моя кровь. И у твоей родни я волоса на голове не трону. Хочешь?
Смеяна помедлила, опустила глаза, потом положила руку на его запястье. Такое предложение стоило дорого, но совесть не позволяла ей согласиться.
– Я не могу, – тихо сказала она. – Ты хоть и куркутин, и родился от рабыни, а свой род знаешь. А я своей крови не знаю. Как я могу с кем-то ее мешать?
* * *
Этим же вечером Смеяна при первой тени сумерек в небе пошла к Истиру, к березняку, где когда-то в прошлые годы замечала пляшущие огонечки волшебных цветков. Еще издалека она слышала на луговине над рекой звонкие девичьи голоса, визги, смех, дружное пение и хлопанье в ладоши. Лиходеи, князья и постройка новых крепостей не могли заслонить того, что идет волшебный месяц кресень, пора наивысшей власти Лады и Ярилы. Каждый вечер парни и девушки окрестных родов собирались над Истиром, водили хороводы и приглядывали себе пару для будущего сватовства. Только в последние несколько дней Смеяна, занятая заботами о Граче, забывала зайти на луговину. А сейчас, вспомнив, она ускорила шаг – до полуночи еще долго, отчего же не повеселиться? Месяц кресень бывает только раз в году, а прямо после Купалы начнется долгая и тяжелая страда – сенокос, жатва, когда целый день придется возиться с серпом под палящим зноем. А как жатва пройдет и лето кончится – там уж лен трепать, чесать, потом посадят за прялку – на всю долгую-долгую зиму!
Ее встретили радостными криками: ее смеха и неукротимого задора не хватало, парни успели по ней соскучиться. После ее встречи с полудянкой они так и вились вокруг Смеяны. Каждый день она встречала кого-нибудь в поле, в лесу, на Истире. Как будто прозрев, они обнаружили, что она красивее всех ольховских девушек. Смеяна с удовольствием принимала их восхищение, а в душе посмеивалась. Вот дурачье! Она подолгу разглядывала свое отражение в тихой заводи Истира и убедилась, что в лице ее ничего не переменилось, все веснушки до одной сидят на своих прежних местах. Сначала Смеяна подумала было, что полудянка ее обманула, но теперь даже Заревник приходил к Ольховикам не ради Верёны, а ради нее. Верёна, разобиженная и несчастная, ничего не понимала и даже плакала украдкой, но Заревника словно подменили. Он проходил мимо бывшей избранницы, как мимо дерева, и взгляд его искал одну Смеяну. А Смеяна никак не могла привыкнуть к новому положению красавицы и завидной невесты. Нередко ее это забавляло, но нередко становилось неловко, как будто она надела чужую рубаху. Однако смущаться долго она не умела и с радостью летела в хоровод, счастливая от уверенности, что не останется без пары. И может выбирать, кого захочет!
К ее приходу затеяли играть в «селезня», и Заревник тут же выскочил за круг.
– Кого уткой зовешь? – спросили у него.
Верёна обернулась с надеждой – в прежних играх он выбирал только ее.
– Смеяну, – тут же ответил он, и Ольховики встретили его слова смехом. Все игрища в месяц кресень непростые – кого уткой назовут, ту и сватать придут.
А Верёна вдруг вырвалась из хоровода и бегом бросилась прочь. Она больше не могла притворяться веселой. Каждое слово, каждый взгляд Заревника, отдалявший его от нее, был для Верёны острым ножом, и она больше не могла сдержать слез боли и обиды.
Селезень ловил утку,
Молодой ловил серую:
– Поди, уточка, домой,
Поди, серая, домой!
У тебя семеро детей,
Восьмой – селезень! —
весело пели позади нее, на поляне между берегом Истира и рощей. И в общем хоре Верёна различала восторженный визг уточки Смеяны, которая быстрее молнии металась в кругу, не давая селезню Заревнику приблизиться к ней. Прижавшись к березе, Верёна обернулась: Заревник ворвался в круг, но Смеяна тут же вылетела с другой стороны и быстрее Полуденной Девы понеслась к роще. Заревник бежал за ней, провожаемый смехом и криками.
Нырнув в тень березняка, где уже начали сгущаться летние теплые сумерки, Смеяна быстро пропала в нем, как будто растворилась. Бешеный жар игрищ перегорел, ей хотелось отдышаться, посидеть где-нибудь в прохладе.
Усевшись под ореховым кустом, она фыркала от смеха, вспоминая хоровод. Сам Заревник бегал за ней, как привязанный. И сейчас, как видно, еще бегает! – думала Смеяна, слыша где-то за деревьями зовущий голос. Крякай, селезень! Она вовсе не собиралась откликаться. Игры ей поднадоели, и она уже выкинула забавы из головы.