– Вот что… оно… вот как… – в растерянности бормотал Берестень, держась за бороду. – Вот что! – наконец решил он и поднял глаза на Брезя и Горлинку. Все же смотреть на дочь Дажьбога ему было боязно, и он обращался к Брезю. – Это – оно да! Только вот что. Не знаем мы, к добру ли невеста твоя, к худу ли. Судьбу пытать не хотим и в займище вас не пустим. Живите здесь покуда, а там поглядим.
Не решаясь подать голос, все Вешничи закивали головами. Если в этой девушке дух нечист – ее нельзя пускать в человеческое жилье. Если духи убитых Сильного Зверя и Еловы будут искать убийц – пусть найдут их здесь и не трогают рода. Если новые Сильные Звери придут за жертвой – пусть возьмут ее здесь. Род должен быть вне опасности. Так гласят законы предков, позволившие человеческим родам выжить в беспощадной борьбе с Лесом.
– Будь по-вашему, – сказал Брезь. – Только Оборотневу Смерть я вам не отдам.
– И не возьмем! – Берестень замахал руками, словно ему предлагали ядовитую змею. – Тебе она подчинилась – тебе и владеть.
– Вы увидите, что я не принесу роду зла, – сказала Горлинка. – Ваши беды отступят. Скоро вы увидите, что урожаю на ваших полях позавидует все племя дебричей.
– Как увидим – так милости просим в займище! – ворчливо отозвался Берестень. Он еще косился на ореховый куст, но поуспокоился. – А покуда мы вам не родня!
Провожая глазами удаляющихся вереницей родовичей, Брезь вспомнил о Спорине. Она и ее жених хотели убежать от общей беды и теперь где-то борются с Лесом в одиночку. Он сам встретил свою судьбу с открытыми глазами и тоже остался один. То есть вдвоем с невестой, которая была прекрасна и могущественна, но все же не совсем принадлежала к человеческому роду. Его судьба во многом завидна, но во многом нелегка. Горлинка еще не знала человеческой доброты и сострадания, ей только предстояло научиться им.
Одно Брезь знал твердо – что бы ни случилось, он не покинет ее и не отпустит от себя. Он любил ее, как саму жизнь, и она слишком дорого ему досталась. Один раз он пытался выбрать дорогу полегче, и это научило его не сворачивать с трудной дороги своей судьбы.
На седьмой день после Купалы Огнеяр снова был в знакомых местах. Конечно, он мог бы добраться сюда и быстрее, но семь его спутников с трудом вспоминали искусство ходьбы на двух ногах. Первые два дня после возвращения в человеческий облик Лисогоры не могли даже стоять, у них жестоко болели спины и кружились головы, ноги подгибались под тяжестью тела, которое перед этим целых полгода опиралось на четыре лапы. Огнеяру самому пришлось учить парней и мужиков заново ходить на двух ногах и владеть руками – хотя бы кусок ко рту поднести и откусить, а не рвать прямо на земле, прижимая лапой. А речь! Оборотни не забыли человеческий язык, но говорить могли с большим трудом.
Непривычные обязанности няньки злили и одновременно смешили Огнеяра, Морок [54] и Вела [55] не сходили у него с языка и, уж наверное, все извертелись в своих владениях от столь частых упоминаний. Но на третий день уже можно было двигаться в путь. Лисогоры выломали себе по крепкому посоху и нестройной вереницей продирались через лес вслед за Серебряным Волком. Все полгода они выли от тоски по человеческому миру и взывали к богам, а теперь тайком завидовали Огнеяру – он-то пробирался по лесу на четырех лапах и горя не знал. А им идти домой в волчьем облике он не позволил.
– Учитесь теперь, пока никто не видит! – сказал он, перекрывая их стоны и вопли после обратного превращения. – А то родня домой не пустит.
Зато Малинка и Быстрец были счастливы, как дети. Малинка, не успевшая за неполных полмесяца растерять привычки человеческой жизни, сама обучала жениха и стоять, и ходить, и говорить. Честно говоря, Быстрец был скорее похож на Лешего, чем на жениха. Кроме Малинки, разве что родная мать узнала бы его теперь. За эти полгода он изменился: похудел и от этого стал казаться выше ростом, в чертах его побледневшего без солнечных лучей лица застыла звериная замкнутость и неподвижность, глаза запали и поблескивали зелеными искрами. Одежда, бывшая на нем в вечер свадьбы и нещадно мучившая его все эти месяцы, так потерлась и истлела, что любой бродяга-изгой [56] рядом с ним показался бы щеголем с вежелинского торга. Но для Малинки во всем белом свете не было никого милее и краше. Сияющая счастьем Малинка напоминала молодую мать, которая возится с ненаглядным первенцем и превращает обучение самым простым вещам в некое священнодействие.
Кроме Лисогоров, Огнеяр нашел в волчьем племени еще почти три десятка невольных оборотней, некоторые были даже из очень отдаленных земель. Нашелся и младший брат Малинки, но он превращаться обратно в человека не захотел. Это он был тем волком, который прошел мимо Малинки во второй вечер на Волчьей горе и отвернулся, не желая быть узнанным. «В волках проще, – сказал он Огнеяру, пятясь назад от сбившихся в кучу оборотней. – Сыт – и слава Хорсу». – «Воля твоя!» – ответил ему Огнеяр, верный своему обещанию. Умом он понимал парня, но сам решил бы иначе. Звериный мир богаче звуками и запахами, сам зверь – либо охотник, либо добыча, обладателю быстрых ног и острых зубов в нем неплохо. Но ясность и простота звериного мира не могут заменить богатства человеческого духа, и сам Огнеяр больше не хотел быть зверем, как в месяц сечен, когда его единственным желанием было убежать от людей. Поглядывая на Малинку и Быстреца, Огнеяр насмешливо пофыркивал, но сердце его щемила острая тоска, отчасти похожая на зависть. Измученные Быстрец и Малинка выглядели смешно и жалко, но Огнеяр, здоровый и сильный, сын бога, наделенный силой Лесного Князя, завидовал их счастью человеческой любви.
Выйдя к знакомым берегам Белезени, Лисогоры свернули к своему займищу. Малинка и Быстрец шли к Моховикам. Правда, там они собирались только показаться, порадовать родичей, а потом тоже идти к Лисогорам. Полгода спустя судьба все же дала им завершить свою свадебную поездку и зажить в семье Быстреца мужем и женой. На прощание они многократно звали Огнеяра в гости, Малинка даже расплакалась от волнения и благодарности – этот оборотень представлялся ей вторым отцом. Огнеяр не привык к столь бурным проявлениям добрых чувств к себе и был рад наконец от них отделаться. У него тоже была дорога, отчаянно манившая и звавшая его. При виде счастья Быстреца и Малинки ему все сильнее хотелось наконец-то увидеть Милаву.
Он так долго не видел ее, что девушка с русой косой уже казалась ему сладким сном, ему не верилось, что она есть на самом деле, что она любит и ждет его. Ждет ли? Может, она и правда забыла волкоглавого оборотня, вышла замуж, уехала от Вешничей? Но Огнеяр не давал воли подобному беспокойству – не мог поверить в то, что Милава забыла его. Она ждет, и уже сегодня, может быть, еще до вечера они увидятся. Теперь-то его не прогонят осиновыми кольями – ведь он вернул домой Малинку и Лисогоров. Он навсегда избавил Белезень от страха перед Князем Волков. Теперь Огнеяр мог мечтать не только о встрече с Милавой, но и о большем. Теперь ее можно просить у родичей. Как Сильному Зверю Огнеяру не нужна была Хозяйка – он сам от рождения был крепко связан с человеческим миром. Но именно человеческое начало в нем стремилось к Милаве, и Серебряный Волк все ускорял свой легкий бег по знакомым тропам. «Как все реки стремятся к Священному Истиру, так мои помыслы стремятся к тебе! – звучали в его голове древние строки, и никогда еще по этим лесам не пробегал волк, несущий в мыслях песни богини Лады. – Как солнечный лик выходит на небосклон, так ты светом входишь в мое сердце!»