– Зовут меня Лазар-Пьер Берто по прозвищу МонтобаннВерхолаз.
– Не родственник ли вы знаменитого Берто де Монтобанана, племянника Карла Великого?
– Вы хотели сказать – Рено де Монтобана?
– Да, верно: Рено… Берто…
– Ну да, обычно их часто путают Думаю, я не имею этой чести; если только по материнской линии… Кроме того, в нашем имени есть непроизносимая буква, которую представители семейства Рено де Монтобанов никогда не имели честь носить.
Любитель, не понимавший, в каком месте своего имени капитан Монтобанн вставляет непроизносимую букву, тщетно примерял ее мысленно со всех сторон.
Наконец он отказался от этой затеи и убедил себя, что просто-напросто не расслышал и неправильно понял: видимо, моряк говорил о различии в гербах, а не в именах.
Он вынул из кармана визитную карточку и передал ее капитану со словами:
– Капитан! Я бываю дома по понедельникам, средам и пятницам от трех до пяти часов пополудни. В пять я обедаю, и если вы пожелаете иногда оказать мне честь, разделив со мной скромную трапезу, я буду счастлив: моя жена без ума от морских сражений, и вы нас обоих порадуете, рассказав что-нибудь из своего прошлого.
– С удовольствием, сударь, – кивнул капитан, опуская карточку в карман. – Сражения, на мой взгляд, и существуют для того, чтобы о них рассказывать.
– Совершенно справедливо, сударь, совершенно справедливо! – с поклоном ответил любитель и удалился.
После этой своей победы капитан пуще прежнего стал расхваливать каждую картину и завоевал сердца двух-трех других любителей, пораженных, как и первый, справедливостью его суждений и его пылкой любовью с простой живописи.
Через два часа он завоевал всеобщее восхищение.
За ним ходили по пятам по мастерской и слушали его со вниманием и сосредоточенностью прилежных учеников, внимающих прославленному профессору.
Это представление – в полном смысле этого слова – продолжалось до пяти часов, то есть до того времени, когда, как мы уже упоминали, посетители расходились.
В тот момент, как слуга Петруса отворил дверь, чтобы напомнить об окончании осмотра, капитан повернул картину, прислоненную лицом к стене и словно не предназначавшуюся для продажи.
Это был эскиз битвы «Прекрасной Терезы» с «Калипсо», который Петрус набросал однажды после оживленного рассказа отца.
Едва взглянув на картину, Пьер Берто восхищенно вскрикнул, заставив остановиться тех, что уже потянулись к выходу.
– Клянусь морским богом, я не думал, что такое возможно! – вскричал он.
Несмотря на просьбу лакея, присутствовавшие столпились вокруг капитана – Что вы хотите сказать, сударь? – в один голос спросили человек двадцать.
– Ах, господа, – не унимался капитан, вытирая глаза, – простите мое волнение. Но когда я увидел, как точно передано одно из первых сражений, в которых мне довелось принять участие и прославиться, должен сказать, что слезы сами собой хлынули у меня из глаз.
– Плачьте, капитан, плачьте! – загомонили посетители.
– Только один человек, – прибавил капитан, – мог бы с такой невероятной точностью передать бой «Калипсо» и «Прекрасной Терезы», но этот человек никогда не держал в руке кисти.
– Кто же этот человек? – спросили присутствовавшие; их внимание было возбуждено до последней степени этим драматическим эпизодом.
– Я имею в виду капитана «Прекрасной Терезы».
– А этим капитаном были вы, сударь, верно? – проговорили сразу несколько голосов.
– Нет, не я, – величаво взмахнув рукой, возразил Монтобанн-Верхолаз, – капитаном был мой верный друг Пьер Эрбель.
Что с ним сталось с тех пор, как мы расстались в Рошфоре после безуспешной попытки спасти императора… я хотел сказать Бонапарта.
– Говорите «император»! – подхватили некоторые особенно отчаянные из посетителей.
– Да, император! – вскричал капитан. – Сколько бы у него ни оспаривали этот титул, он носил его с честью. Простите его старому слуге этот, возможно, неразумный пыл.
– Да, да, – проговорили сразу несколько человек. – Однако вернемся к капитану Эрбелю!..
– Бог знает, где он теперь, несчастный старик, – продолжал капитан, подняв глаза и простерев руку к небу.
– Сударь! – молвил лакей, которому эта трогательная сцена мешала выпроводить посетителей. – Не знаю, где находится капитан Эрбель ныне, но неделю назад он был здесь.
– Капитан Эрбель? – громовым голосом пророкотал посетитель.
– Он самый, – подтвердил лакей.
– И вы говорите, что не знаете, где он сейчас?
– Ну, я просто не так выразился: должно быть, он в СенМало.
– Я лечу к нему! – вскричал капитан, устремляясь к двери и увлекая за собой других посетителей.
Вдруг он остановился, так что следовавшим за ним любопытным пришлось отхлынуть назад.
– А вы не ошибаетесь? – спросил он слугу. – Точно ли вы видели капитана?
– Да, вот на этом самом месте.
– В этой мастерской?
– Да.
– Вы уверены в том, что говорите?
– Еще бы! Я сам провел его наверх, или, если быть точным, он сам спустил меня вниз.
– За что?
– Я не хотел его сначала пропустить.
– А зачем бы моему старому другу приходить в мастерскую художника? – спросил капитан.
– Да ведь этот художник – его сын, – пояснил лакей.
– Как?! – вскричал капитан, делая два шага вперед. – Известный художник Петрус – сын прославленного капитана Эрбеля?
– Да, сударь, его родной сын, – отвечал слуга, – а также племянник генерала де Куртенея.
– Я – моряк и не знаю сухопутных генералов, особенно если они стали генералами в армии Конде.
Он сейчас же спохватился и поправился:
– Простите, господа, простите! Возможно, моя резкая откровенность для кого-то обидна. Однако, уверяю вас, я никого не хотел задеть.
– Нет, капитан, нет, не беспокойтесь, – проговорили несколько голосов.
– Значит, если этот юный Петрус… сын моего друга Эрбеля?.. – начал капитан, и его лицо расплылось в улыбке.
– Что же? – подхватили заинтересованные посетители.
– Приведите ко мне этого молодца! – отрывисто бросил капитан.
– Прошу прощения, – отвечал лакей, – но хозяин никого не принимает.
Лицо капитана исказилось, словно вздыбившееся море.
– Ты за кого меня принимаешь? – проревел капитан и двинулся с кулаками на несчастного малого, собираясь, по-видимому, схватить его за шиворот.
Лакей вспомнил, как в мастерскую вошел недавно капитан Эрбель, и, не имея оснований полагать, что капитан МонтобаннВерхолаз сговорчивее своего собрата, вежливо попросил посетителей выйти, чтобы капитан мог встретиться с глазу на глаз с тем, кого он так жаждал увидеть.