Гости ели мороженое, пили пунш, говорили о театре, искусстве, литературе… Но уж никак не о политике!
Трое друзей вошли вместе и поискали глазами Сальватора.
Сальватор еще не пришел.
Тогда они разделились и разошлись по разным кружкам:
Жан Робер примкнул к Лафайету, который любил его как сына; Людовик – к Франсуа Араго, этому великодушному красавцу и умнице; Петрус – к Орасу Берне, чьи полотна все как одно были отвергнуты Салоном и тогда художник организовал выставку в своей мастерской, где перебывал весь Париж.
Кабинет г-на де Маранда представлял собой любопытнейшее собрание недовольных, представлявших все партии. И вот приглашенные разговаривали об искусстве, науке, войне, но всякий раз, как отворялась дверь, все взгляды обращались на входившего: должно быть, они кого-то ждали.
И действительно, они ожидали вестника из дворца.
Наконец дверь распахнулась, пропуская молодого человека лет тридцати, одетого с безупречным изяществом.
Петрус, Людовик и Жан Робер едва сдержались, чтобы не вскрикнуть от удивления: это был Сальватор.
Вновь прибывший поискал глазами и, заметив г-на де Маранда, пошел к нему.
Господин де Маранд протянул ему руку.
– Вы припозднились, господин де Вальзиньи, – заметил банкир.
– Да, сударь, – отвечал молодой человек, изменив голос и сопровождая свою речь непривычными жестами. Он поднес к правому глазу лорнет, словно без него не мог узнать Жана Робера, Петруса и Людовика. – Да, я пришел поздно, вы правы.
Однако я задержался у тетушки, старой вдовы, подруги герцогини Ангулемской: она передала мне дворцовые новости.
Все присутствовавшие стали слушать с удвоенным вниманием. Сальватор обменялся приветствиями с несколькими гостями, подошедшими к нему поближе, вкладывая в свои слова ровно столько дружеского участия, почтительности или непринужденности, сколько, по мнению элегантного г-на де Вальзиньи, полагалось каждому из них.
– Дворцовые новости! – повторил г-н де Маранд. – Значит, во дворце что-то происходит?
– А вы не знаете?.. Да, состоялось заседание Совета.
– Это, дорогой господин де Вальзиньи, давно не новости, – рассмеялся г-н де Маранд.
– Однако заседание может принести кое-что новое, что и произошло.
– Неужели?
– Да.
Все приблизились к Сальватору.
– По предложению господина де Виллеля, господина де Корбьера, господина де Пейроне, господина де Дама и господина де Клермон-Тоннера, а также по настоянию ее высочества наследной принцессы, которую очень задели крики: «Долой иезуитов!» – и несмотря на возражение господина де Фрейсину и господина де Шаброля, голосовавших за частичное расформирование, национальная гвардия распущена!
– Распущена?!..
– Полностью распущена! Вот и я был каптенармусом, а теперь я не у дел, придется искать другое занятие!
– Распущена! – все повторяли слушатели, будто никак не могли поверить в то, что услышали.
– То, что вы говорите, очень важно, сударь! – проговорил г-н Пажоль.
– Вы находите, генерал?
– Несомненно!.. Ведь это государственный переворот.
– Да?.. Что ж, в таком случае его величество Карл Десятый совершил государственный переворот.
– Вы уверены в своих словах? – спросил Лафайет.
– Ах, господин маркиз!.. (Сальватор словно забыл, что Лафайет и Монморанси отказались от своих титулов 4 августа 1789 года.) Я не стал бы говорить то, в чем не уверен.
Потом он прибавил непреклонным тоном:
– Я полагал, что имею честь быть вам знакомым, чтобы вы не сомневались в моем слове.
Старик протянул молодому человеку руку и с улыбкой проговорил вполголоса:
– Перестаньте называть меня маркизом.
– Прошу прощения, – рассмеялся Сальватор, – но вы для меня всегда маркиз.
– Хорошо, пусть так! Для вас, человека неглупого, я готов остаться кем пожелаете, но при других зовите меня генералом.
Вернувшись к первоначальной теме разговора, Лафайет спросил:
– Когда огласят этот прелестный ордонанс?
– Это уже сделано.
– То есть, как? – не понял г-н де Маранд. – Почему же мне об этом ничего не известно?
– Возможно, вы узнаете в свое время. И не надо сердиться на вашего осведомителя за опоздание: просто у меня есть свой способ видеть сквозь стены: нечто вроде хромого беса, который приподнимает крыши, чтобы я увидел, что происходит на заседании Государственного совета.
– И когда вы смотрели сквозь стены Тюильри, вы видели, как составлялся ордонанс? – уточнил банкир.
– Больше того, я заглядывал через плечо тому, кто водил пером. О, фраз там не было или, вернее, была одна-единственная:
«Карл Десятый, Божьей милостью и так далее, заслушав доклад нашего государственного секретаря, министра иностранных дел и так далее, постановляет распустить национальную гвардию города Парижа». И все.
– И этот ордонанс?..
– …разослан в двух экземплярах: один – в «Монитор», другой – маршалу Удино.
– И завтра пакет будет в «Мониторе»?
– Он уже там. Правда, номер с ордонансом еще не вышел из печати.
Присутствовавшие переглянулись.
Сальватор продолжил:
– Завтра или, точнее, сегодня, потому что уже перевалило за полночь, – итак, сегодня в семь часов утра национальных гвардейцев сменят с постов королевская гвардия и пехотный полк.
– Да, – заметил кто-то, – а потом национальные гвардейцы сменят с постов пехотинцев и солдат королевской гвардии!
– Это, возможно, и произойдет в один прекрасный день, – сверкнув глазами, молвил Сальватор, – только не по приказанию короля Карла Десятого!
– Невозможно поверить в такое ослепление! – проговорил Араго.
– Ах, господин Араго, – возразил Сальватор, – вы, астроном, можете до часа, до минуты предсказать затмения. Неужели вы не видите, что происходит на королевском небосводе?
– Чего ж вы хотите! – заметил прославленный ученый. – Я человек рассудительный и привык сомневаться.
– Иными словами, вам нужно доказательство? – подхватил Сальватор. – Будь по-вашему! Вот вам доказательство.
Он вынул из кармана небольшой, еще влажный листок.
– Держите! – сказал он. – Вот пробный оттиск ордонанса, который будет напечатан в завтрашнем номере «Монитора». Ах, жалость какая! Буквы немного смазаны: этот листок отпечатали нарочно для меня и очень торопились.
Он усмехнулся и прибавил:
– Это меня и задержало: я ждал, когда будет отпечатан ордонанс.