…неволей иль волей —
будешь ты мой!
мой! мой…
Там, где падали камешки, в первые мгновения никто их не замечал; но внезапно среди отчаянного копошения человеческих тел взметнулась темная гора. По долине прокатился рык, похожий на грохот далекой лавины. Люди, фьялли и квитты вперемешку, с криками подались в стороны; кто-то не смог двинуться и кричал, придавленный страшной тяжестью. В гуще битвы здесь и там вставали громадные звери, похожие на медведей, и их гладкие бока отливали твердым каменным блеском. Чудовищные создания квиттинской ведьмы разворачивались, давя всех вокруг себя, и каждый, кого они касались лапами или боками, тут же превращался в камень. Каждый медведь в первые же мгновения оказался в середине россыпи валунов, только что бывших людьми. Видя это, люди роняли оружие и бежали прочь, метались между медведями, давя и вслепую рубя друг друга.
Гельд Подкидыш едва дышал, измученный непривычным напряжением и ужасом. Он захлебывался среди бесчисленных смертей, кипевших вокруг него; казалось, что горячая кровь липким потоками окатывает все тело и струится вниз, к земле, но не впитывается, а поднимается, заливает его и грозит утопить. Горячие брызги сохли на лице и стягивали кожу; он почти не соображал, что происходит вокруг, и каждый миг ждал, что «все это кончится», что его убьют и он перестанет все это видеть. Он забыл бояться, забыл, с кем бьется и за что: нет и не может быть смысла в таком огромном убийстве людей людьми. Это мир Хель, это кошмарный сон: не может быть правдой этот ужас, где льется кровь из зияющих, кошмарно-свежих красных ран, где выпучиваются глаза умирающих, раздаются хриплые крики, клинки скользят по клинкам с противным визгом и живые люди каждый миг превращаются в кровавые обрубки…
Когда кто-то упал к нему на спину, Гельд обернулся почти невольно, сам не зная, как удержался на ногах. И замер: перед ним шевелилась какая-то живая гора. До сознания докатился рев, который уже какое-то время улавливал слух, и Гельд опешил, не в силах сообразить, что это. Грубо вырубленная морда с разинутой пастью, полной черных зубов, широченные лапы, похожие на куски коричневого кремня… Морок! Тяжелая, как валун, лапа летела на него, и Гельд, не помня себя, отчаянно рубанул по ней мечом.
Серый клинок работы тролля из Дымной горы звонко ударил о лапу, сверкнула багровая маленькая молния, как и должно быть при ударе огнива о кремень. Чудовищный медведь замер, окаменев окончательно. «Меч тролля», столкнувшись с другим колдовством, оказался сильнее, поскольку нес в себе силу сразу двух земель.
– Меч троллей! – хрипло крикнули кто-то. – Он бьет этих… Бьет их!
– Мечи троллей! Мечи троллей! – закричали вокруг.
Но мало кто понял, что же произошло: многим слышалось просто «тролли», и это слово увеличивало смятение. Конечно, это тролли, горные каменные духи, пришли губить их!
Захваченные ужасом, фьялли катились к перевалу, уже не пытаясь сопротивляться, стремясь лишь взобраться на гору и уйти из долины битвы. Но одна из Ингвидовых дружин – Донгельд Меднолобый со своими людьми – прорвалась-таки к перевалу, сметя Арнвида Сосновую Иглу, и фьялли, едва взобравшись на вершину, натыкались на клинки неприятеля. И каждый раз, когда «мечи троллей» сшибались с серыми мечами квиттов, над головами бьющихся вспыхивали маленькие молнии и рассыпались живыми исками, жгущими лица и руки.
Когда перед Торбрандом конунгом вдруг выросло из-под земли каменное чудовище, он не утратил самообладания: помня о квиттинской ведьме, он все время ждал чего-то подобного. Громада двигалась прямо на него, давя и круша всех вокруг, и лучшие клинки, попав под каменную лапу, ломались со звонким натужным треском.
– Уходи! Отходи, конунг! – вопили перед ним хирдманы, поскольку сражаться с этой махиной означало бессмысленно погибнуть.
Торбранд шагнул назад, но давка не позволяла даже отступить. А чудовище приближалось угрожающе быстро – никогда не подумаешь, что камень может так быстро бегать! Под его тяжестью трещали клинки и кости, в воздухе висели отчаянные, жуткие, дикие вопли, от которых закладывало уши и даже глаза против воли жмурились: человеческое существо не может вынести подобного ужаса. Марвин Бормотун метнулся навстречу медведю в последнем отчаянном порыве прикрыть конунга и упал; Торбранд не успел отвести от него глаз и увидел, как тело воина мгновенно превратилось в вытянутый валун.
И вдруг Хёрдис заметила его. Тот, кого она ждала, заблестел и засверкал среди поредевшей человеческой толпы, как та заветная песчинка на дне деревянного лотка; она плохо помнила лицо Торбранда, но сейчас узнала, точно его высокая худощавая фигура была окружена особым светом. Это он!
От восторженного нетерпения Хёрдис подпрыгнула и завизжала, как настоящий тролль. Ее руки тянулись вперед, точно она хотела прямо сейчас, с горы, схватить свою добычу. Но тут же фигура Торбранда скрылась от ее глаз: его заслонил громадный каменный медведь. Чудовище!
– Стой! – взвизгнула Хёрдис. Еще не хватало! – Назад!
Она соскочила с камня, на котором стояла, и устремилась вниз по склону, на ходу собирая обрывки слов, чтобы задержать медведя. И вдруг остановилась. Ее руки и ноги застыли, как опутанные цепями. Хёрдис сжала зубы, напряглась, будто пробуя разорвать невидимые путы, и завыла от бессильной ярости: это он! Свальнир, наблюдавший за битвой и за ней самой издалека, вмешался. Мерзкое чудовище не хочет, чтобы она поймала Торбранда, понимает, чем ему это грозит! Хёрдис готова была умереть на месте от отчаяния: сейчас каменный медведь раздавит Торбранда, и все ее труды пропадут даром! Все пропало!
Она глянула вперед и вздрогнула: над полем метнулся синеватый вихрь. Перед каменным медведем встала фигура женщины в черной кольчуге, с густой волной черных волос и пронзительно-синими глазами на прекрасном и гневном лице. Валькирия держала в одной руке щит, прикрывая Торбранда, а в другой меч с черным клинком, одетым пламенными отсветами. Эта не из тех девяти сумеречных воительниц, сестер Вальдоны. Эта из грозовых дев. Регинлейв! Та единственная, которой позволено действовать против решения Одина, но только для спасения конунга фьяллей. Еще три века назад она выговорила себе у Отца Битв это право. Конунги Фьялленланда менялись, но Регинлейв свято выполняла давний обет.
Хёрдис не сводила с нее глаз: воинственная красота Девы Гроз поражала настолько, что на какое-то время колдунья забыла даже о Торбранде. Вот бы и ей быть такой: невыразимо прекрасной, статной, сильной, а главное – свободной! Свободной, как вихрь, от земных забот, от каменного великана, от тоски и одиночества, от течения лет… От жизни, если иначе нельзя! Проходят века, а Регинлейв остается молодой и прекрасной, и так же проводит время между пирами в Валхалле и упоением битв. А она, Хёрдис… Она, рожденная дочерью рабыни, живет теперь женой великана – тролли бы побрали такую жизнь! На земле нет выхода. Только в небе – где живет Регинлейв…
Очнувшись, Хёрдис внезапно обнаружила, что невидимые оковы Свальнира ее больше не держат. Но и конунга фьяллей было уже не видно: под прикрытием щита Регинлейв, равно непроницаемого для каменных чудовищ и человеческих клинков, он отступил к перевалу. Там его заметили, и битва у самого перевала закипела с новой силой: квитты стремились захватить или поразить вражеского вождя, а фьялли при виде своего конунга воспрянули духом и преисполнились решимости прорваться.