Борглинду тошнило от этого болтания по волнам; каждый раз, когда корабль перелетал с гребня на гребень, у нее словно падало сердце, и теперь уже казалось, что оно держится на тоненькой ниточке, готовое вот-вот оборваться. Она промокла насквозь, зубы стучали от холода. Свейн у нее на руках вопил дурным голосом и уже начал хрипеть, но она почти не обращала внимания: что тут можно сделать? Зажмурясь, она не смотрела на море и берег, такой близкий и совершенно недостижимый. Мерещилось, что они бесконечную вечность болтаются так, а мысль о том, что когда-нибудь у нее под ногами снова будет твердая земля, казалась несбыточной. Изо всех последних сил прижимая к себе племянника, Борглинда мечтала только об одном: чтобы все это скорее кончилось.
Бояться она уже устала. На нее разом навалилась усталость от всего страха, пережитого за последние полгода… нет, за два года войны, за всю ее жизнь! Она хотела убежать от страха, билась и барахталась, как птица в сети, но убежала недалеко: страх догнал и опять накрыл ее серым липким облаком. Борглинда изнемогала от чувства обреченности и почти сдалась.
Она сама виновата в этой буре. Судьба предназначила ее в жертву, а боги всегда возьмут свое, так или иначе. Жалко Гельда… и Свейна, и Бьёрна, и всех этих людей, которые так хорошо с ней обходились в эти дни… Уж если кто родился несчастливым, тому лучше бы вовсе не жить! От холода, усталости и душевного напряжения она оцепенела и плохо осознавала все происходящее. Несмотря на дикую качку, временами Борглинда впадала в забытье и просыпалась оттого, что ударялась о что-нибудь твердое. Как бы совсем не вылететь…
Когда под днищем «Кабана» раздался оглушительный треск и все на нем сильно содрогнулось от страшного удара, Борглинду подняло и бросило вперед, к носу. Всеми частями ушибаясь о внутренние концы весел и скамьи, она упала на плечи кого-то из гребцов. Вот оно! Сейчас! Крепче сжимая Свейна, Борглинда забарахталась, лихорадочно пытаясь встать, но без рук ничего не получалось. Многие гребцы попадали друг на друга, и вокруг нее кипела настоящая свалка. Из мешанины человеческих тел на Борглинду сыпались нечаянные удары и неразборчивые обрывки брани; все кричали, и она кричала во весь голос, чтобы ее не задавили. И самым ужасным была полная неподвижность, непривычная и неестественная после бешеной скачки. Как будто остановилось сердце.
Кто-то поднял Борглинду на ноги вместе со Свейном, который даже замолчал от ужаса (или просто охрип окончательно). «Кабан» больше не двигался, прочно насаженный днищем на подводную скалу, и только корма, которую толкали волны, дрожала и покачивалась. Бурые ребристые края скалы выпирали меж досок, как голова морского чудовища. В широкие щели разошедшегося днища быстро поднималась вода, и при виде ее Борглинда завопила от животного бессознательного ужаса, как вопили все вокруг нее. Ее слепили брызги, со всех сторон давили люди; ни оглянуться, ни двинуться было невозможно, и все существо ее отчаянно кричало от близости неминуемой гибели.
Над кораблем висел многоголосый вопль, треск дерева и рев волн; весла беспорядочно, как солома на ветру, летели за борт. Кто-то схватил Борглинду за плечо и сильно рванул; кричал что-то голос Гельда, но она не понимала ни слова. Гельд тащил ее прочь с корабля, казалось, прямо в воду; не помня себя, Борглинда визжала и упиралась, и тогда он подхватил ее на руки вместе с мальчиком и понес куда-то.
Оглушенная ревом волн и ветра, Борглинда жмурилась; холодная вода окатывала ей ноги и брызгала в лицо; чьи-то другие руки перехватили ее и опять понесли. Все порвалось на неясные клочки в мелькающей тьме: прыжок вниз, какое-то барахтанье, снова ледяная волна лижет ноги, а кто-то, скользя на мокрых камнях, вместе с ней поднимается вверх. Сейчас упадет, провалится! Чьи-то руки тянут за плечи того, кто ее держит, кто-то рвет у нее Свейна, а она не отдает, не в силах разжать окоченевших рук, хотя мальчишка кажется тяжелым, как камень; кто-то перехватывает ее… По воде они ходят, что ли? Вокруг кричало множество голосов, но она не понимала ни слова. Она вообще не понимала, что происходит, и только прятала лицо на чьих-то плечах, ловя холодный воздух открытым задыхающимся ртом.
Ее положили на что-то твердое; от изумления Борглинда открыла глаза. Она лежала на камне – крохотном каменном островке. Шагов на двадцать в ширину простиралась твердая тишина, а дальше опять бились дикие волны. Прямо перед глазами у нее покачивалось безвольное тело «Кабана» с накренившейся мачтой, жуткое и нелепое. Волны подмывали его и тянули со скалы, на которую он был насажен. От островка ее отделяла полоса воды не шире шага – вот как их сюда перенесли. Барландцы суетились, стараясь снять с «Кабана» как можно больше груза, и поспешно передавали друг другу сундучки и мешки.
Наконец волны одолели, и корабль тяжело отвалился от скалы; с натужным скрипом и треском, падая на бок, он тронулся по волнам прочь. Перевернутый и изуродованный, он был похож на какое-то полумертвое морское чудовище. А буря все так же кипела вокруг каменного островка, тесно заполненного людьми и поклажей. Гельд громко выкликал то одно, то другое имя, проверяя, все ли целы. Многие оказались ушиблены, один гребец вывихнул руку, и ему ее поспешно вправляли прямо тут, пока сустав не распух. По всему камню были разбросана поклажа с корабля и разнообразные деревянные обломки; все это торопливо собирали и складывали в кучу подальше от воды, в самой середине островка. Теперь Борглинда сидела сразу на двух сундуках и мертвой хваткой сжимала в руках Свейна. Она так окоченела, что не помнила себя, и сама ее душа, казалось, сжалась в крохотный плотный комочек в самой глубине застывшего тела. Внутри все застыло до боли, каждый вдох давался с трудом, а в груди ныло, точно там смерзся целый кусок льда.
Собрав деревянные обломки, барландцы разожгли костер. Мокрое дерево горело плохо, с густым дымом и треском, но все же огонь подбадривал и внушал надежду на лучшее. Из сундука Гельд вытащил чей-то плащ и заставил Борглинду надеть его взамен мокрого; она не могла шевельнуться, и он сам кое-как ободрал с нее накидку, черную и тяжелую от воды. Руки Гельда тряслись – он сам промок насквозь, стучал зубами и свирепо хмурился в попытках сдержать дрожь. Свейна тоже завернули в сухое. Но и теперь, сидя возле огня, Борглинда отчаянно дрожала и изредка издавала невнятные рыдающие звуки – они рвались наружу сами собой.
– Берег близко! – кричал Гельд прямо в ухо, прижавшись и крепко обняв ее, но его слова с трудом доходили до сознания. – До утра досидим, а потом кто-нибудь нас отсюда снимет! Тут населенные места! Ничего!
До утра! Борглинда не могла сообразить, давно ли началась ночь и скоро ли кончится; казалось, вот только что и целую вечность назад.
– Погляди! – Гельд вдруг толкнул ее в плечо. – Видишь – огонь!
Где-то в стороне невидимого берега в темноте зашевелились огни: большое яркое пятно костра и много маленьких подвижных огоньков – факелов. Тех, кто их держал, не было видно, и полузатуманенному сознанию Борглинды представлялось, что это какие-то тролли, злые духи пришли забрать добычу. Или они уже в мертвых мирах?
– Плывут! Лодка, лодка! – закричали барландцы вокруг нее.