Стемнело. Несколько Вебрандовых граннов осталось охранять корабли, а все остальные потянулись к святилищу. В последние пятнадцать лет оно считалось несчастливым и страшным местом, обиталищем призраков; тропа, когда-то ведшая от берега вверх, исчезла, ее затянуло мхом и серебристо-сизым лишайником. Никто, кроме Гельда, не бывал в Тюрсхейме раньше, и все с трепетом и страхом рассматривали высокую стену из заостренных бревен, окружавшую вершину холма. Сами бревна высотой в четыре человеческих роста стояли прочно и плотно, как великаны плечом к плечу, и словно говорили, что место это не умерло, а продолжает хранить в себе свою непостижимую силу.
Закрытые воротные створки не позволяли бросить взгляд внутрь святилища, а по сторонам их, как неусыпные стражи, стояли два знаменитых во всем Морском Пути столба, древние и нерушимые, и казалось, само время невидимыми плотными слоями обвивает их сверху донизу. Резьба, изображавшая на одном столбе создание, а на другом гибель мира, потемнела и была сглажена лапами веков и ветров, но дикие, грубые очертания фигур богов, великанов, чудовищ еще удавалось разобрать. В сумерках они казались живыми, и приближаться к ним было жутко.
– А зачем цепи? – шептала Аста Гельду, показывая на цепи, вырезанные у подножия обоих столбов.
Она теперь не отходила от Гельда ни на шаг. Своего родного отца Аста совершенно не помнила и оттого всю сознательную жизнь чувствовала себя ущемленной рядом с Колем и Кайей, у которых отец имелся. Но теперь те двое осиротели, а у Асты появился Гельд, который в придачу казался ей гораздо лучше Стормунда. Свадьбу еще даже не назначили, но Аста вопрос считала решенным: она обрела отца, и это приобретение наполнило девочку гордостью и счастьем.
– Это те две цепи, которые порвал Фенрир Волк перед тем, как его связали! – так же шепотом объяснял ей Гельд. – Это значит, что важное дело редко удается с первого раза.
Сам Фенрир Волк тоже был вырезан на первом столбе в самом низу, над цепью, напоминая, что мир стоит и на нем тоже. Долго, долго он ждет в подземелье, копит в себе злобу и вражду всего мира, и однажды они переполнят подземные реки, и Волк вырвется, чтобы смести мир, изживший себя… Гельд жалел, что нет третьего столба – показать возрождение нового мира, который придет на смену старому, чтобы начать все сначала. Люди нередко воображают эти две грани – рождение и смерть – застывшими и не понимают, что они не стоят на месте, а непрерывно движутся, переливаются одна в другую. И это их движение и есть жизнь. Движение жизни создается борьбой добра и зла, которые сами ежечасно меняются местами и перетекают одно в другое. Миры родятся и умирают не потому, что были плохи, а потому, что пришло их время уступить место другим, как зерно уступает место колосу. И ничего в этом ужасного нет. И пугает в этих столбах не гибель мира, а человеческий мелкий страх перед непонятным. Себя самого ведь так легко вообразить сердцем мира, случись с которым что – и ничего во всей вселенной не останется.
А Хагир, глядя на образ гибели мира, вспоминал свои мысли над пепелищем усадьбы Лейрингов. Он думал о гибели своего рода и собирался за него мстить, но придет срок, и весь мир вот так же погибнет. Так стоит ли мстить кому-то, поднимать людей на борьбу с врагами? Мир погибнет независимо от того, будет ли Квиттинг платить дань фьяллям или не будет.
– Хагир, пойдем! Здесь страшно стоять! – Кайя вцепилась в его руку и потащила дальше, к воротам, куда уже втягивалась вся толпа.
И Хагир быстрым шагом стал подниматься к воротам, стараясь опередить остальных. Может быть, мир и погибнет, но вовсе не безразлично, будет ли Кайя и все ее поколение чувствовать себя рабами от рождения или свободными. Свободному даже умирать легче. И только свободный одолеет Волка в себе.
Тяжелые ворота были не заперты, но железные петли заржавели и поддавались с большим трудом. Совместными усилиями, взявшись за литое бронзовое кольцо, хирдманы лишь чуть-чуть сумели приоткрыть створку, а потом по одному пролезли внутрь и оттуда, дружно толкая, раскрыли ворота так, чтобы смогли пройти все.
– Когда тут были фьялли, пятнадцать лет назад, Хродмар Удачливый предлагал снять ворота и увезти их в Ясеневый фьорд! – шепотом рассказывал Гельд Тюре и Асте. – Но люди не захотели: во всем Фьялленланде нет такой огромной постройки, чтобы повесить эти ворота, а просто вкопать столбы в землю не годится. Представьте себе ворота, за которыми ничего нет – это же ворота на тот свет!
– Ой, страшно! – Аста нарочито содрогнулась и вцепилась в руку Гельда.
– И откуда ты все знаешь? – шепнула Тюра.
– Как-то само получается! – Гельд пожал плечами, словно просил прощения за свою странность. – Мне все интересно.
Войдя, гости святилища сбились в кучу возле самых ворот. Широкий двор казался огромным и пустым, на нем выросли мох, вереск, даже кусты, сейчас голые, с кучами сгнивших листьев внизу. Идолы стояли потемневшие, потрескавшиеся, без украшений, снятых неведомо кем и когда. Вода, ветер, холод и тепло так изменили их черты, что трудно было различить, где Браги или Видар, где Локи и Улль. Выделялись только Один в самой середине, самый высокий, с воронами на плечах, Хеймдалль с огромным рогом, настоящим рогом древнего ауроха длиной в два локтя, прочно вставленным в деревянные руки идола, и Тор с огромным молотом из настоящего кремня. Этому дождь и ветер нипочем.
Какой-то мертвый дух носился над площадкой, холод и трепет пронзали каждого из вошедших. Мертвые боги, как мертвые люди, становятся неузнаваемы, и жутко было видеть этих деревянных мертвецов на престолах хранителей мира. Это только идолы, только дерево, боги – не здесь, они в небесных палатах, такие же сильные и прекрасные, как всегда… Но чем меньше жертвенников согревается огнем, тем меньше сила богов. Потому-то так страшно видеть покинутое святилище – это крепость, отбитая у асов великанами, у знания дикостью, у зрения слепотой, у великодушия и ума жадностью и тупостью. Два идола лежали на земле, сброшенные с каменных престолов, и пустые места в строю тоже казались проломами в оборонительной стене. О боги, какими бы вы ни звались именами, держитесь крепче на престолах, не падайте, не давайте зверю в человеке задушить бога!
Из-под мха здесь и там виднелись какие-то темные предметы – то ли потерянное оружие, то ли старые угли, то ли что-то еще. Никто особенно не приглядывался, боясь увидеть оскаленный череп или что-нибудь в этом роде. В огромной яме скопилась полузамерзшая вода.
– Там лежал Волчий камень. – Гельд показал на яму. – Я думаю, жертвы нужно приносить здесь, перед ямой. Иди!
Он кивнул Бьярте. Сейчас она казалась особенно суровой и решительной: это жертвоприношение было ее первым настоящим шагом к мести за мужа.
Она вышла на площадку святилища, остановилась в нескольких шагах перед полукругом идолов и подняла руки. Бергвид прошел следом и встал перед идолами в трех шагах от женщины.
– Привет вам, Могучие Светлые Асы! – громко и торжественно заговорила Бьярта, и у всех стоявших за ее спиной сердце разом дрогнуло и взлетело куда-то вверх, к горлу, по коже побежали мурашки, у женщин на глаза навернулись слезы. – Позвольте нам войти в ваш покинутый дом и вознести вам хвалу! Взгляните сюда из небесных палат, бросьте взор на забытый вами народ! Примите жертвы в покинутом доме, и пусть снова согреет вас тепло жертвенного огня! Пусть взвеселятся сердца ваши и обратятся к нам, квиттам, молящим о помощи!