А Хельга, пока кто-то пожимал ей руки, то и дело оглядывалась и видела позади, совсем рядом, на грани света от костра и тьмы зимней ночи, высокую, худощавую и сильную фигуру. Кутаясь в широкий плащ, дух побережья смотрел на людское ликование, и в его черных глазах блестела живая человеческая радость. Хельгу тянуло побежать туда и обнять его, но она знала – Ворон и так с ними.
– Если бы Даг был здесь! – приговаривали вокруг. – Если бы он нас видел, как бы он нами гордился! Ничего! Когда он вернется, мы все ему расскажем! И он узнает, что не всех героев забрал с собой! Ха-ха!
Когда костер догорел, пепел собрали в кожаный мешок и торжественно высыпали с высокого обрыва в море. Туда же бросили мешок, замотав в него камень и железную лопаточку. И, как говорили в Хравнефьорде, с тех пор не слышно, чтобы Ауднир у кого-нибудь что-нибудь украл.
Даг проснулся оттого, что мимо его лежанки кто-то прошел скорым и легким шагом. Он лежал с краю, и ветерок от движения тронул волосы. В просторном и темном покое, полном дыхания и разнообразного посапывания спящих хирдманов, кто-то шевелился, а из неприкрытой двери в сени доносились приглушенные, полуразборчивые голоса.
– Надо будить конунга… Да ну, мало ли что у них… Какое там – у них! Это уже у нас! Буди! А то поздно будет. Да и остальных… Я давно говорил…
Даг выскочил из-под одеяла и принялся торопливо одеваться на ощупь. На пороге встал Оттар Горбатый с поднятым факелом; еще прежде, чем он открыл рот, хирдманы зашевелились, стали поднимать головы, морщась и щурясь, ладонями прикрывая глаза от света.
– Конунг! – позвал Оттар. – Что-то неладное! К нам идет какой-то отряд…
– Какой отряд? – хрипло со сна, но решительно, без следа растерянности, спросил Стюрмир конунг. Его лежанка помещалась в самом дальнем углу, куда не доставал свет факела, и только пятно полуседой головы смутно белело в темноте.
– Непонятно! – крикнул из сеней еще один хирдман. – Идут от усадьбы конунга… Я на двор выходил и услышал. Будут здесь вот-вот.
– Закрыть ворота! – сразу приказал конунг и вскочил, разворачивая вынутое из-под изголовья платье. – Всем подниматься!
Ворота уже были закрыты, и воинам не требовалось много времени на сборы. К тому мгновению, когда тяжелые створки сотряс первый удар, обе дружины – Стюрмира конунга и Дага – были на ногах и готовы к бою.
– Эй! Стюрмир, зовущий себя конунгом квиттов, ты слышишь меня? – прозвучал из-за ворот громкий самоуверенный голос, который не так давно распевал на пиру песни в честь «Отца Отважных», «клена копий» и «липы льна».
– Я Стюрмир конунг, и никто из живущих не называет себя конунгом квиттов с большим правом! – крикнул Стюрмир в ответ, подойдя к самым воротам. – А ты кто такой, чтобы сомневаться в этом? – спросил он, хотя и сам узнал своего соперника.
– Я – Рагневальд сын Торлейва, по прозвищу Наковальня! – прозвучал горделивый ответ. – И вот что я тебе скажу, Стюрмир, зовущий себя конунгом квиттов. Если ты конунг Квиттинга – то отправляйся к себе на Квиттинг. Здесь, в земле слэттов, тебе нечего делать! Твой корабль готов! Открывай ворота, и мы проводим тебя на твоего «Рогатого Пса». А перед этим ты принесешь клятву, что не станешь требовать себе в жены дочь Хильмира конунга и не станешь даже мечтать о какой-нибудь помощи для себя.
– Твоя голова глупее той наковальни! – рявкнул оскорбленный Стюрмир конунг и схватился за меч. – Кто ты такой, чтобы ставить мне условия!
– Посмотрим, чья голова глупа! – прокричал Рагневальд. Первый же грубый ответ Стюрмира выпустил наружу то озлобление, которое Рагневальд давно копил против чужака, и он заорал, уже не пытаясь даже для вида хранить невозмутимость: – Если ты не сделаешь этого, то вовсе не выйдешь из твоей Волчьей Норы! Мы спалим тебя, так лисицу! Трус! Рохля! Сонный лентяй! Это говорю тебе я, Рагневальд сын Торлейва! Ты уже убедился, что я никогда не отступаю!
– Так и ты убедишься, что я не отступаю! – закричал в ответ Стюрмир. И более сдержанного человека вывело бы из себя столько оскорблений, да еще выслушанных при дружине, а Стюрмир кипел негодованием настолько, что готов был головой вперед броситься на ворота. – Давай померяемся силой в честном бою! Хвастливый болван! Больше тебе никого поносить не придется!
Он шагнул к воротам, рванул засов; хирдманы сделали движение, будто хотели его удержать, но не посмели. Однако, когда засов упал, ворота не поддались: они были подперты чем-то снаружи.
– Слишком много тебе чести – погибать в честном бою! – крикнул из-за ворот Рагневальд. Отделенный лишь толстой доской, он был так близко, что без преграды его можно было бы достать лезвием меча, и все же Стюрмир не мог до него добраться. – Подлый попрошайка! Я назвал тебе условия, и тебе придется выбрать из них. Или ты даешь мне те клятвы, что я сказал, и убираешься восвояси, или ты сгоришь со всеми своими рабами! Это как раз то, чего вы заслуживаете!
Стюрмир конунг в ярости выхватил секиру и с размаху рубанул воротные створки. Такого оскорбления он не мог перенести: ему, конунгу, отмеченному сединой и славой, предлагают сдаться и уехать опозоренным!
– Руби! – хрипло и отрывисто кричал он. – Руби! Мы выйдем отсюда! Выйдем и посчитаемся с этим наглецом!
Хирдманы взялись за секиры и сообща налегли на ворота. Трещало дерево, лезвия звякали о железные полосы, которыми были окованы толстые доски. Ворота отплевывались колючей щепой, но стояли прочно. Надежность усадьбы, бывшая таким преимуществом, превратила ее в западню.
Люди Рагневальда быстро поняли, какой ответ им дан. Впрочем, другого никто и не ждал. Снаружи слышался шум, возня, а потом над стеной вдруг ярко полыхнуло пламя. Рагневальд велел прихватить с собой солому и смолу. Через бревенчатую стену двора полетели пылающие головни, целые поленья. Потянуло густым дымом, запахом горящей смолы. В щелях изрубленных ворот полыхнуло пламенем. Прикрывая руками опаленные лица, квитты с криками отшатнулись.
Даг отскочил тоже, сжимая секиру. Рубить было больше невозможно – стремительно разгоравшийся огонь не подпускал к воротам. Бестолково топчась на месте, Даг огляделся. Мысль его лихорадочно искала выход. Огонь не дает квиттам проложить широкую дорогу на волю, а если они этого не сделают, их положение безнадежно: раньше или позже слэтты сумеют поджечь все дворовые постройки, оставаться здесь станет невозможно, а всякого, кто попытается выскочить, встретят мечи и копья слэттов. Горящие, ослепленные люди будут выскакивать из усадьбы прямо на клинки. И будут перебиты все до единого, не сумев даже прихватить с собой кого-то из врагов. В том самом месте, куда приплыли по своей воле в надежде на помощь!
– Рубите стену! – распоряжался Стюрмир конунг, и его лицо в свете пламени горящих ворот выглядело диким, яростным, страшным. Он не тратил времени на раздумья, ему нужно было действовать, биться! – Рубите стену, все рубите! – кричал он, широко размахивая секирой. – Мы прорвемся! Ищите бревно! Высадим из стены пару бревен! Тюр и Глейпнир!