Ветер крепчал, и Хельга плотнее куталась в накидку. Уже не первый день погода портится. Все холоднее и холоднее – и никакой радости, будто и не весна. Говорят, перед концом мира наступит Великанья Зима, которая будет длиться три года… В душе Хельги царила если не Великанья Зима, то уж Великанья Осень точно. Она смотрела на серые сердитые волны, на их плещущие гребни, будто волны дерутся между собой, и невольно вспоминала:
В распре кровавой брат губит брата;
Кровные родичи режут друг друга.
Множится зло, полон мерзостей мир… [16]
«Неужели это – про нас?!» – кричал кто-то в ее сердце. Даг и Брендольв – разве они не братья? Неужели это – про нас? Неужели мы и есть то горестное поколение, которое дожило до гибели мира? В это не хотелось верить, но события говорили сами за себя. На миг показалось, что этот каменистый обрыв – последнее, что осталось от мира, и бежать дальше некуда.
– А ты не можешь сложить такую песнь, чтобы все помирились? – спросила Хельга, даже не особенно в это веря, но стремясь услышать хоть что-нибудь в ответ.
Сторвальд помолчал.
– Там, в Эльвенэсе, мы с твоим братом однажды говорили о сущности стихосложения, – сказал он чуть погодя, по-прежнему глядя в дерущиеся волны. – Я там часто складывал стихи на заказ, а он мне сказал: «Как же можно вложить душу в чужую любовь или удачу?» Я и сам знаю, что нельзя. И тем более нельзя создать мир, которого в душах нет. Мир созревает только в душе, как орех на кусте. Его нельзя повесить, как щит на столб. И зачем я вообще складывал стихи – не понимаю.
Хельга поняла две вещи: что Сторвальд отказался выполнить ее просьбу и что ему совершенно не до нее и ее тревог. У него была своя собственная тревога, на которой он сосредоточился так полно, что едва ли замечает, весна сейчас или осень. Значит, и скальды не всемогущи. Так кто же? Кто?
Отвернувшись от Сторвальда, Хельга окинула взглядом прибрежные холмы, кое-где покрытые лесом, кое-где темнеющие голым камнем. Ветер трепал и рвал верхушки елей, точно подталкивал их бежать куда-то. Хельга хотела позвать, но не решалась: она не слышала души побережья. Он здесь, но он не отзовется. Ветер гудит безо всякого смысла, и ели машут лапами без толку: уже целый век хотят бежать куда-то, а так и не соберутся… Да и есть ли он, дух побережья? Или это все – мертвые камни, оживленные когда-то ее глупым детским воображением? А сейчас она проснулась – и его нет. Ее слух закрыт для голоса Ворона. Она осталась совсем одна. Ни люди, ни духи не помогут ей. Переплетение жизненных сил и потоков так сложно, что она, маленькое сердце, изнемогла в борьбе, так ничего и не добившись. Сражаться в одиночку с этим потоком – все равно что пытаться остановить руками ледоход. И будь ты хоть конунг или берсерк – никакой разницы.
Первые лучи рассвета застали Хеймира ярла уже с мечом у пояса. Едва проснувшись, он послал своих людей к дозорным на мысу – убедиться, что корабль из Лаберга не показывался. Никто, даже сам хёвдинг и его сын, не жаждали увидеть этот корабль сильнее, чем Хеймир ярл. Не в силах сдержать нетерпение, он расхаживал по двору и по пустырю перед воротами усадьбы, и лицо его было полно такой суровой решимости, что обитатели Тингваля косились на него с испугом. Он казался воплощением мести, точно сам Один, грозный и неумолимый.
– Понятное дело – сын конунга! – шептали домочадцы друг другу. – Для него честь важнее всего. Ну и трудная же жизнь у этих конунгов – не позавидуешь…
Хеймир не хотел видеть Хельгу, но думал почти только о ней. Он ненавидел ее и ненавидел Брендольва, и все внутри у него замирало от желания немедленно видеть обидчика мертвым. Ведь вчера она почти призналась, что любит Брендольва и хочет вернуться к нему! Это объясняло, почему она так сдержанно обращалась с самим Хеймиром, почему была с ним не более чем вежливой. Он гнал от себя воспоминания о вчерашней ссоре, но ревность жгла его огнем. В душе Хеймир бесился от мысли, что ему предпочли другого, и жаждал уничтожить этого другого с такой силой, что было трудно дышать.
А Хельга не показывалась. Хеймир с трудом сдерживал желание послать кого-нибудь поискать ее. Но нет, много чести! Она же думает, что он бездушный чурбан, что человеческие чувства ему недоступны. И пусть! Таким и надо быть. К троллям чувства, когда надо думать головой!
Широко шагая, Хеймир ярл старался взять себя в руки, отвлечься, подумать о чем-нибудь другом. Например, о Далле, вдове Стюрмира конунга, которая вчера опять приезжала. Хозяева приняли ее вежливо, как полагается, но в глубине души были убеждены, что она приехала разведать их замыслы насчет мести Брендольву. Наивные! Хеймир ярл усмехнулся. Они судят о людях по себе и, как следствие, думают о них слишком хорошо. Сам Хеймир не сомневался, что Даллу занимают только ее собственные дела и хлопочет она только о собственном благополучии. А нужно ей одно: уехать отсюда и обеспечить себе и своему ребенку достойное место под солнцем.
Хеймир задумчиво закусил нижнюю губу. Об этом он думал уже не раз с тех пор, как Далла намекнула ему, что не прочь стать новой Гьёрдис и вырастить своего Сигурда за морем. Предложение было совсем не плохим. Сын Стюрмира имеет право на власть над квиттами, хотя бы над той частью полуострова, которая еще свободна. Конечно, не сейчас, а когда подрастет. А Хеймир умел видеть на много лет вперед и хорошо понимал, что ни сегодня, ни завтра, ни даже через год жизнь не кончается. При сильной поддержке через двадцать, даже через пятнадцать лет Бергвид сын Стюрмира будет конунгом. А значит, власть над Квиттингом получат его воспитатели. Это более долгий путь к обладанию квиттингским железом, чем война, но менее кровопролитный и в конечном итоге более надежный. Да и честь только выиграет, если конунги Эльвенэса дадут приют вдове и ребенку доблестно погибшего Стюрмира. Торбранд укусит себя за длинный нос от злости, когда узнает.
А Хельга… Пусть остается здесь, если ей так уж хочется! Он, Хеймир сын Хильмира, не самый худший жених Морского Пути, и он не станет умолять какую-то дочку хёвдига из рода Птичьих Носов составить его счастье. Женщины и девушки гораздо знатнее, умнее и красивее нее мечтают о таком муже, и уж он не много потеряет от разрыва!
Но при мысли о том, чтобы заменить Хельгу Даллой, Хеймира наполняла досада. Потерять эту девушку почему-то было нестерпимо обидно.
Но на вдове конунга может и должен жениться только он сам, наследник эльденландского престола. Впервые в жизни Хеймир пожалел, что у него нет брата. Если отдать Даллу за кого-нибудь из знатных слэттов, то ее сыну будет гораздо труднее потом завоевывать уважение. Ах, отчего же нельзя, как во времена конунга Хьёрварда, жениться сразу на двух!
Обернувшись в сторону фьорда, Хеймир остановился, окинул взглядом противоположный берег с зелеными пятнами ельника на бурых боках гор. За время, прожитое здесь, он выучил все это наизусть и отлично мог представить с закрытыми глазами. Здесь хорошо. Красиво, тихо, и от земли поднимается теплое чувство умиротворения. Так бывает в очень старых жилых местах, особенно если им не выпадало на долю больших бед. А еще говорят, что сами места бывают счастливыми или несчастливыми, и очень важно выбрать для жилья счастливое место. Предкам Хельги Птичьего Носа это удалось. Понятно, почему она не хочет отсюда уезжать…