«Мадемуазель! — сказал он. — Будьте как дома. Вот ваша комната: сюда никто не войдет без вашего разрешения. Подумайте, какая судьба вас ожидала рядом с нищим учителем в его дыре на улице Сен-Жак, где вам пришлось бы каждый день бороться с нищетой. Сравните вашу жизнь с тем, что предлагает вам человек моего положения, имеющий двести тысяч ливров ренты и готовый положить к вашим ногам весь мир!.. Сейчас к вам придет камеристка».
Он вышел. Вслед за ним в самом деле явилась служанка. Она предложила мне поужинать: я попросила подать в мою комнату и сказала, что, если ночью проголодаюсь, то поем. У меня не было никакого желания прикасаться к еде, но у меня появилась одна надежда. И она меня не обманула. Вместе с десертом мне подали фруктовые ножи. Я выбрала один из них, с тонким и острым лезвием: в нем было мое спасение. Не зная, какие неожиданности в виде потайных дверей поджидают меня в этой комнате, я даже не стала запирать входную дверь и решила не ложиться вовсе, а подремать в большом кремле у камина… Я спрятала нож на груди, помолилась, вверив себя в руки Всевышнего, и стала ждать.
— Ночь прошла спокойно, — продолжала Мина. — Я чувствовала себя совершенно разбитой после пережитых волнений и, несмотря на беспокойство, задремала. Правда, через каждые пять минут я вздрагивала и просыпалась… Настало утро, а вместе с ним у меня начался озноб, который неизбежно преследует того, кто провел ночь не в постели. Огонь готов был вот-вот погаснуть, я подбросила дров, и мне удалось согреться.
Мои окна выходили на восток, но в этот день солнце будто не собиралось всходить. Я подошла к окну и отодвинула занавески. Из окна открывался вид на лужайку, посреди которой в окружении камышей дремал пруд; за прудом простирался парк, казавшийся бескрайним. Все это: неподвижные воды пруда, пожухлая трава, голые, за исключением елей, деревья — было напоено глубокой грустью! В конечном счете, такая природа подходила мне больше всего: она соответствовала моему душевному состоянию.
Когда я отворила окно, слабый солнечный луч, единственный за весь этот мрачный день, пробился сквозь серые облака. Я отнеслась к нему как к посланцу Всевышнего и обратила к нему свою молитву, умоляя отнести ее к подножию Господнего трона, то есть туда, откуда луч вышел; я молила больше о спасении Жюстена, чем о своем собственном. Жюстен не только не знал, что со мной сталось: он понятия не имел, достаточно ли сильна моя любовь, чтобы устоять перед соблазнами и угрозами. Вот почему мне казалось, что ему тяжелее, чем мне; я была в себе уверена, знала, что не изменю себе, а значит, и Жюстену.
Когда моя молитва подходила к концу, я услышала, как дверь отворилась. Я обернулась… Это был граф. Я не стала затворять окно, ибо чувствовала себя менее одинокой при виде бескрайнего неба. Я вцепилась в оконную перекладину.
«Мадемуазель! — сказал мне граф. — Я услышал, как вы отворили окно, и, полагая, что вы встали, осмелился зайти к вам».
«Я не ложилась спать, сударь, как вы можете видеть», — отвечала я.
«И напрасно, мадемуазель. Вы здесь в безопасности, как у родной матери».
«Если бы я имела счастье знать свою мать, сударь, я, возможно, не попала бы сюда».
Он немного помолчал, потом продолжал:
«Вы любуетесь пейзажем? В это время года может показаться, что здесь уныло; но весной, как уверяют, это одно из красивейших мест в окрестностях Парижа».
«Как?! Весной? — переспросила я. — Уж не хотите ли вы сказать, что я пробуду здесь до весны?»
«Можете отправиться куда пожелаете: в Рим, Неаполь или в любое другое место, куда вы позволите любящему вас человеку сопровождать вас».
«Вы не в своем уме, сударь!» — вскричала я.
«Вы хорошо подумали над моими словами?» — спросил граф.
«Да, сударь».
«К какому же выводу вы пришли?»
«В наше время не похищают девушек, как бы беззащитны они ни были».
«Не понимаю…»
«Я вам объясню… Предположите, что я пленница в этой комнате…»
«Вы не пленница, слава Богу! Весь этот дом и парк в вашем распоряжении».
«И вы полагаете, что если здесь высокие стены и прочные решетки, то я не смогу убежать?»
«Чтобы убежать, вам не придется ни перелезть через стены, ни взламывать решетки: ворота открыты с шести утра до десяти часов вечера».
«В таком случае, сударь, как же вы рассчитываете меня удержать?» — удивилась я.
«Ах, Боже мой! Я намерен воззвать к вашему разуму».
«Что это значит?»
«Вы сказали, что любите господина Жюстена?»
«Да, сударь, люблю!»
«Стало быть, вам будет неприятно, если с ним случится несчастье?»
«Сударь!»
«А самое большое несчастье произойдет с ним в том случае, если вы убежите из этого замка».
«Почему?»
«Господину Жюстену придется заплатить за ваше бегство».
«Заплатить? Что может быть общего между Жюстеном и вами?»
«У него есть нечто общее не со мной, мадемуазель, а с законом».
«С законом?!»
«Да! Попробуйте сбежать, и десять минут спустя после того как мне доложат о вашем бегстве, господин Жюстен окажется в тюрьме».
«Жюстен — в тюрьме?! Какое же преступление он совершил, Боже мой! Да вы просто решили нагнать на меня страху! Слава Богу, я еще не лишилась рассудка и не настолько глупа, чтобы вам поверить».
«Я и не думал, что вы поверите мне на слово. А что, если я представлю вам доказательство?»
Его самоуверенный тон меня смутил.
«Сударь!…» — пролепетала я.
Он вынул из кармана книжку небольшого формата с разноцветным обрезом.
«Вы знаете, что это за книга?» — спросил он.
«Кажется, Кодекс?»
«Совершенно верно. Возьмите его».
Я замерла в нерешительности.
«Возьмите его в руки, прошу вас. Вы хотите получить доказательства. Я должен их представить, верно ведь?»
Я взяла книгу в руки.
«Отлично! Откройте ее на восьмисотой странице:» Уголовный кодекс, книга третья «.
«Что дальше?»
«Параграф второй».
«Второй?»
«Читайте! Заметьте, что он напечатан не для вас одной; вы можете в этом убедиться, послав за такой же книгой к нотариусу или к мэру».
«Мне читать?»
«Читайте!»
Я прочла следующее:
§2. Похищение несовершеннолетних.
354. Если кто-нибудь путем мошенничества или насилия похитил сам или через наемных лиц несовершеннолетнего, совратил его или заставил переменить место жительства, определенное ему властями или опекунами, он должен быть приговорен к тюремному заключению «.