Женщина слабо забарахталась на диване, слезы поползли по щекам на тугой пояс изоленты.
– Лежи, стерва… – буркнул Родион, уже без особой злости, повернулся к ней спиной, чтобы не дать себя рассмотреть.
Интересно, где тут может таиться казна? Все практически на виду, кроме…
Направился к шкафу, услышав за спиной глухое мычание, обернулся, присмотрелся с интересом – а пожалуй, что угадал, то-то задергалась, зараза… Интересно, что он ей наврал? Моряк на пенсии? Офицер в отставке? Совершенно бесцветное создание из породы совдеповских кляч – для такой седенький мужичок и в самом деле становится последним шансом, а если еще зашел разговор про домик у теплого моря… Чувство собственного превосходства было столь щемящим, что лицо расплылось в блаженной улыбке.
Распахнул скрипучую дверцу, приметился снять вешалку с платьем…
Соня свистнула сквозь зубы. Родион одним прыжком оказался рядом с ней, встал за спиной. Она шарахнулась, налетев на него, повернула испуганно-азартное личико:
– Появился… У подъезда торчит, озирается…
Наступила полнейшая неопределенность – кинется он в квартиру или даст деру? Есть ли у него что-то огнестрельное? Что, если казна все же не на квартире?
– Давай… – шепотом распорядился Родион.
Соня, на миг незнакомо осунувшись лицом, достала крохотный газовый баллончик, не больше тюбика с губной помадой, зажала в кулаке, спрятав руку в карман халатика, направилась к двери. Убедившись, что женщина на диване не способна ни освободиться, ни подать голос, Родион бесшумно притворил за Соней дверь, оставив крохотную щелочку, решительно дослал патрон в ствол и прижался к стене, держа пистолет дулом вверх.
Время тянулось мучительно медленно, секунды расплывались, словно капли чернил на тонкой бумаге. Сердце колотилось так, что он впервые в жизни испугался инфаркта. Но вот страха не было, ничуть…
В голове с невероятной скоростью проносились самые случайные и дурацкие мысли: что он был дураком, до сих пор так и не сыграв в казино, что у машины снова барахлит трамблер, что Лика просила купить парочку банок кальмаров…
Наступил критический момент номер два: Соня подвергалась сейчас нешуточному риску, если катала что-то заподозрит, а она лопухнется…
Шаги на лестнице?! Это Сонины каблучки застучали, но слышны и другие звуки…
Короткий, отчаянный вскрик:
– Родик!
Он вылетел на лестницу с пистолетом наготове, побежал вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Внизу слышалась возня, ноздри защекотал неприятный запах – вопреки рекламе, импортный газ, сделав свое дело, не рассеивался мгновенно…
Соня, в распахнутом халатике, прижалась к стене, выставив перед собой крошку-баллончик в инстинктивном жесте обороны, а тремя ступеньками ниже, прижав ладони к глазам, скрючившись, шипя от боли, стоял седой. Под ногами у него валялся ножик с узким длинным лезвием, самодельный на вид, но выглядевший грозно, способный войти в живот на ладонь, как игла в масло…
Глаза пощипывало, но можно перетерпеть… С налету Родион, имевший неплохой опыт скоротечных драк, въехал седому левой под вздох. Распорядился:
– Нож подбери!
Сунув пистолет в карман плаща, подхватил безвольно обвисшего мужичка, поволок его наверх, слепо налетая на перила. Сзади стучали Сонины каблучки. Где-то наверху открылась дверь, послышался спокойный разговор мужчины и женщины, кажется, они спускались, но Родион уже головой вперед забросил жертву в крохотную прихожую, посторонился, пропуская Соню – глаза у нее слезились, захлопнул дверь и с изумившей его самого аккуратностью наложил цепочку.
Не теряя времени, поволок седого – недомерок, сука, а тяжеленный! – в единственную комнату, бросил на пол, вырвал у Сони нож и одним взмахом рассек изоленту у самого виска женщины (она, отшатнувшись, зажмурилась в ужасе), присел с рулончиком над пленником – а как вы думали, господа мои, у Робин Гуда есть только пленники, потому что слова «жертва» или «ограбленный» звучат очень уж пошло, не гармонируя с бравыми молодцами из Шервудского леса…
Выпрямился, надежно спутав запястья и лодыжки, но оставив свободным рот. Соня, оттащив его в сторону, горячечно зашептала:
– Все прошло, как по нотам, постоял и побежал наверх, а я спускалась, как будто ни в чем не бывало…
И словно бы захлебнулась, губы у нее прыгали. Родион влепил ей легонькую затрещину – универсальное средство от истерики. Подействовало. Она умолкла, овладела собой, потирая подпухшие глаза.
– Иди в кухню, – остановил ее Родион. – Водой прополощи…
Присел над пленником, потыкал его дулом пистолета в скулу, прикрикнул:
– Кончай дремать!
Тот отчаянно пытался проморгаться, но получалось плохо, слезы текли потоком, лицо дергалось в непроизвольных гримасах. В голову Родиону ударил на миг бодрящий хмель превосходства. Седой не дергался, не бился, лежал спокойно – дважды попробовав крепость пут, отказался от борьбы…
– Короче, ты! – рявкнул Родион. – Где хабар?
– Козел…
Родион, тщательно рассчитав усилие, ударил его по уху ребром ладони. Удовлетворенно оскалился, увидев, как дернулось тело седого от мгновенно прошившей боли, сказал с расстановкой:
– Не хочется мне шарить по вашим вонючим закоулкам. Если скажешь, ничего не сделаю. Будешь молчать – сам найду, а тебе завяжу рот и кишки выпущу, подыхать будет грустно… Черт-те сколько проваляешься с выпущенным ливером, пока сдохнешь…
Удивился, как легко и непринужденно текут слова – полноте, не было ли в роду разбойничков?
– В шкафу, слева… – прокряхтел пленник. – Забирай, скот, только давай по-честному без зверства…
– Не сомневайся, – сказал Родион. – Слово у меня железное. А ты себе еще заработаешь, пальчики я тебе оставляю и глазки тоже… – упиваясь собственными репликами, звуками властного и уверенного голоса, добавил врастяжку: – И не дергайся потом, а то придется вернуться и пасть запечатать…
И замолчал, чтобы не сболтнуть чего-то, позволившего бы пленнику понять, что он имеет дело с дилетантами. Вошла Соня с влажным лицом, повеселевшая.
Пошарив под платьями, Родион вытащил за длинный ремешок довольно объемистую сумку, расстегнул «молнию» с таким ощущением, словно вспарывал человеку горло. Запустил обе руки, поворошил кучу: легкие пакеты, где сквозь мутный целлофан просвечивают деньги, рубли в банковской упаковке, рубли в виде перехваченных резинками толстых стопок, серо-зеленые длинные бумажки заокеанского происхождения, тяжелый полотняный мешочек, набитый чем-то плоским – монеты? – еще один мешочек, на ощупь словно бы наполненный вермишелью, вот только вермишель эта тяжеловата для обычной лапши… Пожалуй, это КАЗНА. Именно так приличные клады и должны выглядеть…