— Я не аристократ, Спархок. Я не умею изобретать пышных фраз, чтобы впечатлить других — или себя. От меня этого не требуют. Давай-ка спускайся, а то простудишься. У сутулых стариков, знаешь ли, здоровье хрупкое.
Королева Элана, светловолосая, бледная и прекрасная как всегда, была в высшей степени разгневана, и Спархок заметил это сразу. Он также заметил, что королева приложила немало усилий, чтобы выглядеть поэффектней. Ее одежды были из темно-синего атласа, она тщательно щипала щеки, чтобы добиться нежнейшего румянца, а волосы искусно уложила в сногсшибательную прическу. Она ругала его за легкомыслие тоном, от которого прослезились бы деревья и содрогнулись камни. Ее голос то взмывал, то падал до трагического шепота, повествуя о том, что ей пришлось пережить. Спархок не мог сдержать улыбки. Действо в роскошных королевских покоях происходило на двух уровнях одновременно — голос Эланы выражал крайнее неудовольствие, а ее приготовления говорили о чем-то явно противоположном.
Он извинился.
Она решила не принимать его извинений и вылетела из спальни, громко хлопнув дверью.
— Весьма вдохновенно, — пробормотала Сефрения. Маленькая женщина сидела в наиболее безопасном дальнем углу комнаты. Ее белое стирикское одеяние мерцало в свете свечей.
— А, так ты заметила, — усмехнулся Спархок.
— И часто у вас такое бывает?
— О да! Она наслаждается этим. Почему ты пришла так поздно, матушка?
— Афраэль хочет, чтобы я с тобой поговорила.
— Почему бы ей не прийти и не поговорить самой? Ей ведь не надо идти для этого через весь город.
— Это своего рода условность, Спархок. В подобных ситуациях я должна говорить за нее.
— А ситуация имеет особое значение?
— Имела бы, если бы ты был стириком. Мы, похоже, вынуждены произвести кое-какие замены в отряде, который поедет за Беллиомом. Халэд великолепно смотрится на месте своего отца, а вот решение Тиниена отправиться в Чиреллос раздражает Афраэль. Ты можешь убедить его остаться?
— Нет, не стоит и пытаться. — Спархок покачал головой. — Я не собираюсь рисковать его жизнью исключительно потому, что Афраэли будет без него скучно.
— Что, с его рукой так плохо?
— Достаточно плохо. Арбалетная стрела прошла прямо через плечевой сустав. Если он пытается ею двигать, она выпадает из сустава. А ведь в этой руке он держит меч.
— Ты знаешь, Афраэль могла бы вылечить его.
— Я в этом не сомневаюсь, только я не позволю ей этого делать.
— Не позволишь?
— Спроси, согласилась бы она подвергать опасности здоровье своей матери исключительно ради симметрии. Поставьте на его место кого-нибудь другого. Если Афраэль смогла заменить Кьюрика Халэдом, она наверняка может найти кого-нибудь на место Тиниена. Почему это для нее так важно?
— Тебе этого не понять.
— Так почему бы тебе не попытаться объяснить? Может быть, я удивлю тебя своей проницательностью.
— Странное у тебя нынче ночью настроение.
— Я только что поругался с женой, а это всегда прибавляет мне странности. Почему Афраэль считает, что так важно иметь вокруг себя ту же самую группу людей?
— Тут дело в ощущениях. Присутствие рядом определенного человека — это нечто большее, чем просто внешний вид и звук его голоса. Кроме того, имеет значение образ мыслей — пожалуй, важнее всего здесь его отношение к Афраэли. Для нее это значит очень много. И, привлекая новых людей с новыми мыслями, ее очень легко вывести из равновесия. — Она пристально посмотрела на него. — Не правда ли, ты ведь ничего не понял?
— Нет, суть проблемы я уловил. Как насчет Вэниона? Он любит ее так же, как Тиниен, и она тоже его любит. Он подходит по духу, и он, в конце концов, тоже рыцарь.
— Вэнион? Чепуха, Спархок!
— Он, знаешь ли, не калека. Он бегал наперегонки в Сарсосе и чувствовал себя после этого так же чудесно, как после драки с троллями.
— Я не намерена даже обсуждать этот вопрос. Спархок пересек комнату, сжал ее запястья в своих руках и поцеловал ее ладони.
— Я люблю тебя, моя дорогая матушка, — сказал он ей, — но я все-таки не могу выполнить твою просьбу. Не стоит заворачивать Вэниона в вату только потому, что он может повредить себе палец. Если ты не предложишь его Афраэли, это сделаю я.
Она выругалась по-стирикски.
— Неужели ты не понимаешь, Спархок? Я уже однажды почти потеряла его. — В синих глазах Сефрении полыхнула непритворная боль. — Если с ним что-нибудь случится, я умру.
— Пока с ним вроде бы ничего особенного не случилось. Так ты сама предложишь его Афраэли, или мне сделать это?
Она вновь выругалась.
— И откуда только ты узнала все эти слова? — спросил он. — Если это решает нашу маленькую проблему, то я что-то задержался на пороге спальни.
— Я не вполне поняла тебя.
— Сейчас время поцелуев и улаживания отношений. Если я сейчас замешкаюсь со смягчением неудовольствия Эланы, она обидится и решит, что я больше не люблю ее.
— Так ты хочешь сказать, что эта сцена была не более чем приглашением в спальню?
— Такое поведение может сбить с толку, но по некоторым приметам я понял, что да. Иногда я бываю чересчур занят делами и забываю уделить ей достаточно внимания. К каждой подобной речи она долго готовится, и эта речь означает всего лишь, что она по мне соскучилась. Мы поцелуемся и займемся друг другом, и все снова будет в порядке.
— А не проще было бы сказать тебе все это напрямик, без излишних церемоний?
— Возможно, но это бы не так ее развлекло. Я могу идти?
— Почему ты меня избегаешь, Берит-рыцарь? — спросила императрица Элисун со слегка обиженной ноткой в голосе.
— Ваше величество неверно понимает меня, — ответил Берит, слегка краснея и отводя глаза.
— Я уродлива, Берит-рыцарь?
— Конечно же, нет, ваше величество.
— Почему же тогда ты не смотришь на меня?
— У эленийцев не принято смотреть на неодетую женщину, ваше величество.
— Но я же не эленийка, сэр рыцарь. Я валезийка, и я вовсе не неодета. На мне достаточно одежды. Если ты пойдешь со мной в мои покои, я покажу тебе, в чем разница.