— Ксанетия, я рыцарь ордена Пандиона. Сефрения триста лет была матушкой нашего ордена. Все мы с радостью и не колеблясь отдали бы за нее жизнь. Мы любим ее, хоть и не разделяем ее предрассудков. — Он откинулся в седле. — Я не стану долго ждать, Ксанетия. Если мне не удастся узнать всю правду от тебя — или от Сефрении, — я попросту спрошу Беллиом.
— Нет, только не это! — В ее темных глазах полыхнула боль.
— Я солдат, Ксанетия, и мне недостает терпения соблюдать все тонкости. А теперь я оставлю тебя. Мне надо поговорить с Сефренией.
— Диргис, — сказала Ксанетия, когда они въехали на вершину холма и увидели внизу в долине типично атанский город.
— Ну, наконец-то, — пробормотал Вэнион, вынимая карту. — Теперь мы хотя бы знаем, где находимся. — Он взглянул на карту, затем на вечернее небо. — Спархок, не поздновато ли нам совершить очередной прыжок?
— Нет, мой лорд, — ответил Спархок. — Света еще достаточно.
— Ты в этом так уверен? — осведомился Улаф. — Или вы с Беллиомом уже успели это обсудить?
— У нас не было возможности поболтать с глазу на глаз, — ответил Спархок. — Беллиом все еще могут учуять, поэтому я предпочитал не вынимать его из шкатулки — просто так, на всякий случай.
— Материон в трех с лишним сотнях лиг отсюда, — напомнил Вэнион. — Там уже наверняка стемнело.
— Я, наверное, никогда не привыкну к этому, — кисло заметил Келтэн.
— Но это же очень просто, Келтэн, — начал Улаф. — Когда в Материоне солнце уже заходит, здесь еще…
— Ради Бога, Улаф, — прервал его Келтэн, — не пытайся объяснять мне. От этого только хуже. Когда мне начинают что-то объяснять, у меня точно земля уходит из-под ног, а мне это не нравится. Просто скажи мне, что там уже стемнело, и покончим с этим. Мне совсем ни к чему знать, почему там уже стемнело.
— Он идеальный рыцарь, — заметил Халэд своему брату. — Он даже не хочет слышать никаких объяснений.
— У такого взгляда на жизнь есть свои преимущества, — отозвался Телэн. — Подумай, Халэд, после того как мы с тобой пройдем уготованное нам обучение, мы станем такими, как Келтэн. Вообрази, насколько легче и проще станет наша жизнь, если нам совсем ничего не нужно будет понимать.
— Я полагаю, Спархок, что в Материоне сейчас уже совсем темно, — сказал Вэнион. — Может быть, нам подождать до утра?
— Не думаю, — возразил Спархок. — Рано или поздно нам придется совершать прыжок после захода солнца. Сейчас мы никуда не спешим, так что лучше выяснить этот вопрос раз и навсегда.
— Э-э… Спархок, — подал голос Халэд.
— Что?
— Если есть вопрос, почему бы не задать его? Теперь, когда ты научился разговаривать с Беллиомом, не проще ли — и безопасней — будет спросить у него самого, до того, как ты начнешь ставить опыты? Материон, насколько я помню, приморский город, и мне не хотелось бы промахнуться на добрую сотню лиг в море.
Спархок почувствовал себя глупо. Он поспешно вынул золотую шкатулку, открыл крышку и помедлил, облекая свой вопрос в архаический эленийский.
— Мне потребен совет твой в некоем деле, Голубая Роза, — сказал он.
— Задавай вопрос свой, Анакха. — На сей раз голос исходил из уст Халэда.
— Слава Богу, — сказал Келтэн Улафу. — В прошлый раз я едва не откусил себе язык, выговаривая все эти старомодные обороты.
— Можем ли мы безопасно переместиться из одного места в другое, когда тьма покрывает землю? — спросил Спархок.
— Для меня не существует тьмы, Анакха.
— Я не знал этого.
— Тебе стоило лишь спросить.
— Да, теперь я понимаю это. Знание мое растет с каждым часом. На восточном побережье обширной Тамульской империи есть дорога, что ведет на юг, к Огнеглавому Материону.
— Истинно так.
— Я и мои спутники впервые узрели Материон с вершины длинного холма.
— Я разделяю память твою о сем месте.
— Можешь ли ты перенести нас туда под покровом тьмы?
— Могу.
Спархок потянулся было за кольцом Эланы, но передумал.
— Голубая Роза, — сказал он, — ныне нас объединяет общая цель, и потому мы стали товарищами по оружию. Не пристало мне принуждать тебя к повиновению силой Гвериговых колец. Посему я не повелеваю, но прошу тебя — перенесешь ли ты нас в место, что ведомо нам обоим, из одной лишь дружбы и союзничества?
— Да, Анакха.
Мир всколыхнулся, и на миг их окутали сумерки — тот же сумеречный непроницаемый свет, ничуть не ставший темнее оттого, что Беллиом переносил их ночью, а не при свете дня. День либо ночь и впрямь не имели для него никакого значения. Спархок смутно ощущал, что Беллиом проносит их через некую бесцветную пустоту, которая, словно дверь, открывается в любое место реального мира.
— Ты был прав, мой лорд, — сказал Келтэн Вэниону, взглянув на усыпанное звездами ночное небо. — Здесь и вправду уже стемнело. — Затем он зорко глянул на Ксанетию, которая чуть заметно покачнулась в седле. — Тебе нехорошо, леди?
— Пустяк, сэр рыцарь. Легкое головокружение, не более того.
— Ты еще привыкнешь к этому. Вначале и правда бывает не по себе, но это быстро проходит.
Халэд протянул заранее открытую шкатулку, и Спархок положил в нее Беллиом.
— Не затем я делаю это, чтобы заточить тебя, — сказал он камню. — Враги наши могут учуять твое присутствие, и сия предосторожность лишь скроет тебя от них.
Чуть заметное мерцание Беллиома подтвердило, что он понял и принял слова Спархока.
Спархок закрыл рубин на своем кольце и, взяв у оруженосца шкатулку, сунул ее на обычное место под рубахой.
Материон, отливавший багрянцем в свете факелов, раскинулся у подножия холма, и бледный свет только что взошедшей луны мерцающей дорожкой тянулся от края неба по глади Тамульского моря — еще одна из бесчисленных дорог, что вели к воротам города, который тамульцы именовали центром мира.
— Можно предложить, Спархок? — спросил Телэн.
— Ты говоришь точь-в-точь, как Тиниен.