– О-о, Аннель! И если вы считаете меня просто другом, то мое сердце… – Он приложил мою ладонь, которую по-прежнему держал, к своей груди. – Послушайте, как оно бьется!
На мгновение я оторопела.
– Джонатан, вы ли это? – произнесла я, когда смогла говорить. – До этого момента я считала вас довольно взрослым мужчиной, с отсутствием романтических порывов, так свойственных едва вышедшим в свет юнцам.
Баронет выпрямился, его взгляд утратил влюбленную поволоку, однако моей руки он так и не отпустил.
– Тогда, Аннель, вы, как никто другой, должны понимать меня. Я уже вышедший в отставку боевой офицер, покоривший немало сердец юных девушек и молодых дам, но вы… Аннель, вы необычны, вы притягательны и прекрасны. Я еще не встречал такой женщины, как вы. Если поначалу я счел вас милой соседкой и не более, которая на время уехала от супруга в эту глушь и все ждет, когда тот прибудет за ней и увезет к блеску столичной жизни, теперь я думаю о вас иначе. Вы не из тех ветрениц, которые предпочитают заниматься хозяйством только для вида, а в основном проводят время на никчемных балах. Вы настоящая, живая! Не глупая фарфоровая кукла, какими заполнены салоны столицы. Вы иная. И так незаметно вы прокрались в мое сердце… Я даже сам не понял, когда вы завладели им, Аннель! Не отвергайте меня, дайте мне хотя бы шанс, хоть малую надежду! Я понимаю, что меж нами всегда будет стоять ваш супруг, за которого вы вышли и с которым должны прожить всю жизнь, но прошу вас… Нет, я умоляю вас, хотя бы не убивайте надежду во мне! Для меня этого будет вполне довольно.
– Ох, Джонатан, – вздохнула я, а мужчина принял это за приглашение.
Он потянулся ко мне, нежно коснулся губами щеки и, тут же не теряя времени, закрыл мой рот жарким поцелуем. Я, помедлив, ответила и… и ничего не почувствовала: ни трепета в груди, ни круженья головы. В общем, поцеловалась как со столбом.
Видимо, мужчина ощутил это и отступил.
– Но учтите, я не сдамся, – предупредил он и, отпустив мою руку, встал со скамьи.
– Я и не сомневаюсь. – Я постаралась улыбнуться настолько ласково, насколько сейчас была способна, чтобы сгладить ситуацию.
Мы вместе прошли до его двуколки, и, поцеловав меня в щечку на прощание, Джонатан уехал. Я же осталась смотреть ему вслед.
Тихо тинькали птицы, даже кузнечики, казалось, и те умерили свой пыл и звенели не так яростно, как это делали после полудня.
– Все-таки вы позволили этому хлыщу больше, чем следовало? – раздался осуждающий голос Дейдры у меня за спиной.
Я обернулась. Женщина в простом платье, с повязанным поверх него длинным белым фартуком, в легких башмачках, сложив руки на груди, неодобрительно смотрела вслед двуколке.
– Неужто в любви признался?
Дейдра, как всегда, была верна себе: в каждом заезжем аристократе, даже имеющем невеликий титул, видела врага.
– Признался, – подтвердила я. Отрицать очевидное было бесполезно. – Но почему-то мне он не по сердцу.
– Ну это вы пока говорите, а потом как вскружит вам голову!.. – словно умудренная опытом старушка, вздохнула женщина. – Но полно воду в ступе толочь. У Меган уже все готово, и бабушка Фани перемыла все огурцы, теперь только вас дожидаются. А то пока этот смазливец от вас отвяжется… Пойдемте, все одно только вы рецепт знаете и только сами пробуете рассол.
И это было правдой. Несмотря на рецептуру, я предпочитала еще и попробовать рассол перед заливкой огурцов. Чтобы они получились вкусными, нужно, чтобы он по-особому щипал язык и чуточку горчил от соли, но в то же время сахар чувствовался…
Мы неспешно подошли к летней кухне, где за большим, накрытым чистой скатертью столом колдовали Меган и бабушка Фани, миз Кейт же сегодня занималась ужином, но вот-вот должна была присоединиться к нам.
Я, как и женщины, повязала передник и начала священнодействовать. Меган уже ошпарила дубовые бочоночки кипятком и, положив на дно половину листа хрена и зонтик укропа, плотненько укладывала в них вымытые и вымоченные перед этим в воде огурчики. Потом разрезала пополам пару средних зубчиков чеснока и бросила туда, кинула пару горошин душистого перца и три штучки черного, тоже горошком, и пару гвоздичек, а сверху накрыла все смородиновым листом и даже сделала пару заливок.
А я начала колдовать над рассолом. Я всегда солила по бабушкиному рецепту, который можно было охарактеризовать одной магической фразой – «три к двум». То есть три столовые ложки без горки соли и две сахара. Я любила, чтобы огурчики были в меру, чуть солонее малосольных, причем такие, чтобы их хотелось есть без остановки.
Его светлость герцог Коненталь возвращался домой в отвратительном настроении. Всю дорогу в экипаже он размышлял, чем же мог заинтересовать его племянник этого прохвоста Хольгрима. Но вдруг его осенило. А может, его заинтересовала Вивьен, и Хольгрим лишь желает удалить Кларенса от этой?.. Нет, не с его воспитанием так говорить о женщинах, но здесь следует все называть своими именами. От этой ненормальной потаскухи, которой едва ли не половина двора под юбки заглянула, причем от лакеев до маркизов.
И еще у его светлости назревал очередной разговор с племянником. Пока Себастьян в отъезде по делам короны и сопровождает его преосвященство епископа Тумбони (неизвестно, по каким делам они направились, его величество не изволил намекнуть даже ему – первому канцлеру и отцу), на Кларенса вообще управы не стало. Он все же опасался Себастьяна из-за должности и полномочий, коими тот обладал. Сын не пошел по его стопам, а свернул на иной, менее почетный и более опасный путь, но от того еще более важный для государства. А теперь, когда Себастьян в отъезде, Кларенс вовсе удержу не знал… О последней выходке племянника герцог слышал краем уха, ему даже толком не доложили. Видимо, расстраивать не захотели из-за возраста… Ох-хо-хо! Как же он постарел… Ведь в его должности возраст не важен, важна ясность ума и… репутация, которую Кларенс-то как раз и пятнает.
Его величество поручил герцогу запуск фабрик, принадлежащих короне… Уму непостижимо, зачем королю это?! Никогда под монаршей волей не находились фабрики. Это всегда было делом купечества или нуворишей из промышленной гильдии. А здесь королевские!.. И их запуск возложен на него. Все это так странно и непонятно, но весьма ответственно. А тут Кларенс со своими выходками треплет нервы!
Герцог уже не надеялся, что однажды тот образумится. Племянник оказался лишь никчемным пустоцветом, прожигающим жизнь. Так ладно бы просто прожигающим! Он вляпался в такую историю!!!
Единственная надежда вытащить племянника из этой ситуации теперь – Аннель. Она, конечно, надежда маленькая, поскольку редкая женщина может удержать своего мужа от опрометчивых поступков. К тому же племянник весьма своеволен и горяч. Но и Аннель хитра! Как она ловко сбежала в это имение. Ведь он узнал, что произошло на самом деле, только по прошествии двух месяцев, после случайной беседы с личным камердинером, который, в свою очередь, разведал от слуг. Но теперь он знает цену своей невестке. Теперь он попробует через нее найти управу на Кларенса, попытается уговорить ее. Наконец, подстроить все так, чтобы заставить сделать то, чего не удалось ему добиться зимой. Главное – занять этого шалопая и удалить из столицы на несколько месяцев. А Аннель пусть как хочет, так и выкручивается. В конце концов, титул маркизы дорогого стоит. Бедное житье в полуразваленном, не приспособленном для существования доме, да еще вместе со слугами, должно было пообломать ее спесь.